Благословение святого Патрика - Вера Колочкова Страница 26

Повернув голову в сторону спальни, произнес тихо, вежливо, будто отвечал на такой же вежливый вопрос:

– Это Лиза пришла, мама. Ты ее ждала, она и пришла.

– Ну, наконец-то! Где она там? Пусть сюда идет!

– Иду, Ангелина Макаровна! Сейчас…

Наклонилась, принялась торопливо расстегивать ремешки на босоножках, зачем-то пояснив Саше виновато:

– Она требует обувь снимать…

– А вы не снимайте, Лиза. Моя мама всегда и от всех чего-то требует, но это не значит, что надо ее беспрекословно слушать. Просто не снимайте, и все.

– Как это?

– Молча. Сопротивляйтесь молча, это лучшее, что я могу вам предложить в этом доме. А впрочем, как хотите… Да, устроила моя дочь вам большую каверзу… Добрые порывы души обычно бывают наказуемы, Лиза.

– Да ничего страшного, подумаешь, десяток уколов поставить! Зато Женя отдохнет, чем плохо?

– По-моему, слишком большая плата за чужое удовольствие.

– А она мне не чужая, что вы… Она подруга моей дочери…

Он посмотрел на нее странно, будто пригляделся повнимательнее. Пожав плечами, указал рукой направление, куда надо идти:

– Мама там, в спальне. Сказалась больной, в постели лежит. Моя помощь нужна, Лиза?

– Да нет вроде… А где можно руки помыть?

– Ванная прямо по коридору, направо.

– Да, спасибо…

Старуха возлежала на высокой кровати, откинувшись грузным телом в подушки, глядела настороженно из-под насупленных бровей.

– Здравствуйте, Ангелина Макаровна. Как вы себя чувствуете?

– Видишь, лежу… Болею, значит. Чего зря спрашивать? Иль ты шибко воспитанная, обязательно вежливостью пошуршать надо? Не люблю я лишних реверансов, учти на будущее. Вежливые вопросы всегда отдают жеманством. Скажи лучше – диклофенак принесла?

– Да, конечно… – закопошилась она в сумочке, доставая коробку с лекарством.

– Давай тогда, приступай. Шприцы вон там лежат, в шкафу, в правом верхнем ящике.

Вдруг резво поднявшись из подушек, она оперлась на локоть, вытянула шею, прокаркала громко в открытую дверь спальни:

– Видишь, до чего твоя разлюбезная доченька меня довела? Слышишь меня, нет? Вон, пришлось медсестру нанимать, чтобы уколы ставила! Плохо ты ее воспитал, Сашка, никакого уважения в девчонке нет! И Ирка твоя тоже в этом смысле матерью никудышной оказалась!

Снова упав в подушки, задышала тяжело, потом пробормотала злобно, обращаясь уже непосредственно к ней:

– Вот, гляди… Только и ждут, чтобы я поскорее копыта отбросила. А только не дождутся, поживу еще… Назло им поживу.

Откинув одеяло, перевернулась на бок, приподняла теплую фланелевую рубаху, оголив рыхлую мощную ягодицу:

– Ну, давай уже, что ли… Посмотрим, какая ты мастерица… Вчера-то, помню, сильно хвасталась.

Шлепок – игла мягко вошла в рыхлую ткань, пальцы привычно сделали свое дело. Мазнула по месту укола тампоном со спиртом, произнесла весело:

– Все, Ангелина Макаровна! Можете опускать рубашку!

– Все? Ишь ты… И впрямь хорошо умеешь… Ладно, спасибо. Приходи завтра. Да, деньги за лекарство возьми… Вот, я тут приготовила… Чек из аптеки можешь не показывать, ладно. Я помню, что ты в этом смысле обидчивая.

– Тут много, Ангелина Макаровна. Я за лекарство меньше отдала.

– Ну, потом разницу вычтешь, когда в магазин за продуктами пойдешь! А то я Сашке покупку продуктов не доверяю, обязательно все не то купит. Сама ж видела, какой небожитель… Говоришь ему, а он будто не слышит, о своем думает. Никогда не могла понять, что у него на уме… Поди, презирает меня, думает, что я жизнь ему сломала. Все молчуны-сыновья так думают, я знаю. И этот такой же. Не верю я ему. Молчуны – они все опасные.

– Что вы, мне так совсем не показалось. У вас очень хороший сын. По-моему, вам нечего опасаться.

– Да, хороший. Сам для себя. Не для матери. Ладно, иди, не твое это дело, в общем. Да и откуда тебе знать? Шприц использованный забери, на кухне в ведро выкинь.

– До свидания, Ангелина Макаровна. До завтра.

– Ага, давай… А я посплю. Понервничала с Сашкой, спать захотелось.

Стараясь не стучать каблуками, Лиза вышла на кухню, держа в пальцах шприц. Саша стоял у окна, не обернулся, будто не слышал ее легких шагов. А может, и впрямь не слышал, пребывая в глубокой задумчивости. Спина прямая, слегка напряженная… Как про него только что мать небрежно выразилась – небожитель… Молчун опасливый.

Потянула на себя дверку шкафа под раковиной, бросила шприц в ведро, еще раз глянула ему в спину. Что, надо так и уйти, молча, по-английски? Даже не окликнуть его, не попрощаться? А до двери проводить? Или у них в доме такие вежливые реверансы не приняты?

Пожала плечами, молча шагнула к двери. И вдруг услышала его голос – грустный, спокойный, даже немного насмешливый:

– Вот так прошло мое детство, Лиза… Затюканный, пристыженный, подавленный материнской волей… А я никогда не сопротивлялся, хотя, наверное, надо было – прямо и грубо. Наверное, это достойно осуждения. Ведь вы меня сейчас осуждаете, да, Лиза?

– Осуждаю? Нет, что вы. Почему я вас должна осуждать…

– Все дело в том, что я сознательно не хотел быть бойцом. Не в том смысле, что не мог по слабости характера, а именно так – не хотел…

Она замерла, не зная, что ему ответить. Странное признание незнакомого, по сути, человека совсем ее обескуражило. Судя по всему, он и не ждал от нее никакого ответа. Просто стоял, отвернувшись к окну.

– У вас все будет хорошо, Саша… Я почему-то знаю, что все у вас когда-нибудь наладится…

Сказала – и испугалась, будто какую тайну выдала. А что, ведь и впрямь выдала… Он же не знает, что Женечка сообщила все подробности его семейной жизни! Фу, как неловко получилось…

Так сконфузилась, что не заметила старуху в дверях.

– А ты что, разве еще здесь? – прилетел ее недовольный вопрос. – Я думала, ушла давно…

Саша у окна вздрогнул, будто пойманный за неприличным занятием. Как же они ее не заметили, не услышали тяжелых шагов по коридору?

– Да… То есть нет… – залепетала она растерянно, втянув голову в плечи. – Да, я уже ухожу, Ангелина Макаровна, до свидания…

– Так вроде попрощались уже… – недовольно пробурчала старуха ей вслед. – Странная ты какая, ей-богу… А я лежу, слышу, будто голоса из кухни идут… Неужель, думаю, Сашка сам с собой разговаривает?

Выскочила из квартиры, торопливо зацокала каблуками вниз по лестнице. Только на улице опомнилась, жадно глотнув теплого вечернего воздуха. Даже захлебнулась им немного, преодолевая странный счастливый спазм в горле. И зачем эту старуху вдруг на кухню принесло? Может, они бы еще поговорили… Вернее, Саша бы говорил, а она бы стояла, слушала… Наверняка ему выговориться хотелось! Бывает, чужому человеку такое про себя скажешь, что родному и намеком не произнесешь. Интересно, что он хотел рассказать? Именно ей? Теперь и не узнаешь… А жаль, очень жаль.