Галерея «Максим» - Олег Рой Страница 25

– Смотри и учись, Емельянов, – заметила Марина, направляясь к дому. – Будешь хорошо себя вести и слушаться меня, тоже заработаешь себе на такой домик. Ну что встал? Идем, нас уже ждут.

Клиент Илье сразу не понравился. Очень не любил он таких вот толстяков, располневших не от избытка здоровья (или, наоборот, от его недостатка), а от избытка сытости, прямо говоря – зажравшихся. Но деваться было некуда, показать свою антипатию он не мог. Поэтому пришлось вежливо бродить с хозяином по комнатам и слушать его пространный монолог о том, как ему нравится этот дом. Добираться сюда почти столько же, сколько до Подмосковья по пробкам, зато климат ни в какое сравнение не идет с российским. Да что там климат! А менталитет, а сервис, а уровень жизни, а люди! Это вам не наша деревня Гадюкино… В последнее время к нему, Агафонову, часто приезжают гости, и нужно обустроить дом так, чтобы люди с самыми разными вкусами находили здесь уголок для себя. Вот ему и пришла в голову замечательная идея – развесить по всему дому картины самых разных художников, совершенно непохожих стилей и направлений. Это и его охарактеризует как человека художественно развитого, и, опять же, с произведениями искусства вид особняка будет гораздо респектабельнее. Но покупать абы что не хочется, хоть средства и позволяют. Пусть уж художники сами прилетают со своими творениями, а он, приставив полотно к стенке, поймет – уместно здесь это произведение или нет…

Емельянову и его директору он назначил встречу на девять вечера – именно в вечернее время у него собираются гости, а значит, и картины надо выбирать ближе к ночи, при соответственном освещении.

Как унизительно, как паршиво чувствовал себя Илья, когда этот лоснящийся тип с маслеными глазками доставал одну за другой его работы и, приставляя к стене, оклеенной обоями с шелкографией (по мнению художника – безвкусные и никак не сочетающиеся с интерьером), отрицательно качал головой. «Камилла» и «Осенний пейзаж» отпали сразу же. Уж неизвестно, о чем договаривалась с ним Марина, но было понятно, что брать их Агафонов не собирается. Он то так, то сяк рассматривал «Пиковую даму», вертел-крутил «Подснежник», а потом со вздохом положил туда же, куда раньше попали «Камилла» с «Пейзажем».

– Михаил Иванович, мы же с вами на те две договаривались, – возразила было Марина, но хозяин дома перебил ее:

– Да, договаривались, помню. Только на фотографиях они совсем не так выглядят. Там мне больше понравилось. А тут рассмотрел – не подходят.

Илья готов был провалиться сквозь землю. Какая нелепая ситуация! Ведь как чувствовал – не соглашался на этот визит! Хорошо, хоть Маринка сама с ним приехала. А то потом свалила бы все на него – типа, не умеет с людьми разговаривать. Он сразу же подумал и об Алле – а что он ей скажет? Ведь ехал за деньгами, а в итоге…

– Я возьму вот эту, – вдруг сказал Михаил Иванович, указывая на самое любимое произведение Ильи – то самое, с ладошкой маленького Максимки.

– Эту? Нет, нет, – возразил Илья. – Я ее просто так привез, посмотреть. Я ее не продаю!

Густые брови Михаила Ивановича удивленно поползли вверх.

– Как не продаете? А зачем брали?

– Ну так, чтобы… Чтобы вы лучше могли представить, как я работаю, – запинаясь, промямлил Илья и поежился в скрипучем кожаном кресле.

Тем временем Агафонов приставил картину к стене, повертел головой и, видимо, оставшись довольным, зачмокал губами. Он даже попросил Марину включить и выключить подсветку, маленькими софитами окаймлявшую потолок, и, оценив результат, расплылся в довольной улыбке.

– Даю десять тысяч долларов! – вдруг произнес он, окончательно приняв решение.

Маринка аж подпрыгнула на месте и пристально посмотрела на Илью. Да и было от чего прыгать – такой цены за одну картину им еще никто не предлагал. Даже владелец швейцарской арт-галереи и тот взял три его работы за сумму, приблизительно равную восьми тысячам долларов. И тогда это казалось огромными деньгами.

– Нет, – помотал головой Илья. – Извините, но эта картина не продается.

– Пятнадцать тысяч! – торговался Агафонов.

Маринка аж побледнела и продолжила так гипнотизировать Илью магнетическим взглядом, что он почувствовал, как по коже бегают мурашки.

– Хорошо, двадцать, но это мое последнее слово. Не хочешь продавать, значит, не надо. Других картин брать не буду! – сказал, как припечатал, Агафонов.

– Михаил Иванович, можно мы… поговорим немного, – вмешалась Марина и, схватив Илью за руку, вытащила его на ближайшую из чудесных веранд.

– Емельянов, ты что, заболел? Зачем тебе эта картина сдалась? Ты что, еще такую же не напишешь? Не тупи! Ты что, хочешь ни с чем домой вернуться? Такой шанс, потом жалеть будешь! – шептала она, приводя все новые и новые аргументы.

– Марин, но я не могу… – пытался объяснить он. – Это мой талисман, ты же знаешь. Самое дорогое мое воспоминание…

– Господи! Как ты меня достал! С этой твоей идиотской сентиментальностью, вечными розовыми соплями! – повысила голос Марина.

– Не кричи на меня, пожалуйста. Я все равно не могу продать эту картину. Просто не могу, понимаешь?

– Не может он! Скажите на милость! Зазря пролетать сюда за мой счет ты почему-то можешь! Ты забыл, что это я оплачивала билеты, заказывала отель, трансфер? Думаешь, мне это все даром досталось? За красивые глаза с новыми линзами?

– Я компенсирую тебе всю сумму…

– Из чего, Емельянов? Из каких доходов? Не смеши меня! Да у тебя нет ни одной копейки, не заработанной мной!

Илья помрачнел. Да что ж это такое, в самом деле! Уже вторая женщина за короткое время упрекает его в том, что он существует за ее счет. Прямо как сговорились бить по самому больному месту!..

– Ну ты подумай, Илья, – уже тихо продолжала Марина, увидев, что он замолчал. – Сколько проблем ты сможешь решить с такими деньгами!

«А может, она права? – подумалось вдруг Илье. – Что толку, что я храню это прошлое? Зачем так держусь за него? Что оно значит, если никто, кроме меня, его не ценит? Надо жить настоящим, а настоящее – это то, что я должен хорошо зарабатывать, чтобы поддерживать свою семью и вернуть этим уважение близких людей…»

Марина еще долго что-то шептала о выгодах и перспективах, но Илья и без того принял решение – на этот раз уступить. В конце концов, у него еще много картин того периода. Одной меньше, одной больше – какая разница. А талисманы – это просто сентиментальный предрассудок…

Они вернулись в комнату, и Марина торжественно объявила:

– Мы согласны. На двадцать пять тысяч.

Агафонов для виду поломался немного, но было ясно, что он рад согласию художника. Илья из вежливости улыбался, а у самого сердце стучало в бешеном ритме, будто перед какой-то бедой. Так всегда бывало, когда охватывало нехорошее предчувствие. Ох, зря, зря он уступил, зря…

Зато Маринка ни в чем не сомневалась, была беззаботна и довольна, как никогда. Сразу же после того, как они покинули дом Агафонова, она потащила Илью в ресторан, где действительно отменно кормили и подавали отличное вино.