Янтарная сказка - Триш Мори Страница 25

Ужин состоял из жареного ягненка с бамией, помидорами и копчеными баклажанами, посыпанного зернами граната, дюжины салатов и вкуснейшего хлеба. Все это запивалось яблочным чаем и местным белым вином.

Позже, когда на небе погасли краски ушедшего дня, все расселись на трибунах, и Кадару было предложено взять слово. Он под аплодисменты поднялся на импровизированную трибуну и произнес речь, из которой Эмбер не поняла ни слова. Когда он закончил, все улыбались и хлопали, из чего она заключила, что люди с ним согласны.

Казалось, все хотят переброситься с ним словечком-другим и пожать руку. Кадар никому не отказывал, поэтому, когда он наконец подошел к ней, Эмбер переполняло чувство гордости за него.

Что было необъяснимо, потому что он не принадлежит ей, и она оказалась здесь лишь потому, что Кадар привык держать свое слово. Тем не менее Эмбер гордилась.

– Извини, что так долго.

– За что ты извиняешься? – удивилась она. – Люди любят тебя и не скрывают этого.

Кадар посмотрел на нее как-то странно, перевел взгляд на девочку, сидевшую у нее на коленях, и вдруг улыбнулся.

– Интересно, что ты скажешь, когда увидишь фейерверк. Не побоюсь заявить, что лучший фейерверк в мире бывает именно здесь.

Когда совсем стемнело, небо озарилось разноцветным салютом, какого Эмбер в самом деле еще не видела. На несколько минут ночное небо стало ярким как днем. Каждый залп сопровождался восторженными возгласами.

На коленях Эмбер сидела девчушка, Эйла, ее имя она узнала сегодня, и широко раскрытыми глазами смотрела на это волшебство. Рядом с ними сидела ее мать и покачивала на руках младенца.

Когда развеялся последний дым, Эйла уже спала. Когда Эмбер передавала девочку ее отцу, та пошевелилась, коснулась рукой ее волос и в первый раз за все время что-то произнесла.

Эмбер повернулась к Кадару:

– Что она сказала?

– Спросила, не принцесса ли ты.

Эмбер улыбнулась девочке и покачала головой:

– Что ты, какая принцесса. Я обыкновенная.

Кадар перевел ее слова, думая про себя, что он с ней не согласен. Она необыкновенная.

Когда они ложились в постель, и она протянула шелковый шарф, чтобы он связал ей запястья, Кадар сказал:

– Нет.

Шелковая материя скользнула на пол.

Эмбер моргнула и отвернулась. Кадар взял ее за плечи и заставил посмотреть на него.

– Нет, – повторил он, легонько толкая ее на широкую кровать.

– Но…

– Ты еще ни разу не выказала ужаса. Кажется, я справлюсь, если ты дотронешься моих шрамов. – Он поколебался. – Если ты справишься.

Эмбер обвила руками шею Кадара, прижала его к себе и поцеловала.

Этой ночью они занимались любовью нежно и трепетно. А когда он вошел в нее, Эмбер не смогла сдержать крик – так непередаваемо прекрасен был миг их соития.

Позже, когда они лежали лицом друг к другу, и Кадар медленно гладил ее тело, он спросил:

– Почему ты захотела посадить на колени чужого ребенка?

Губы Эмбер тронула улыбка.

– Эйла – прелесть. Перед ней невозможно устоять.

– Ты умеешь общаться с детьми.

– Удивительно, верно? – Она негромко рассмеялась. – Учитывая род моих занятий.

Кадар слегка нахмурился:

– Ах да. Ты говорила в полиции, что работаешь с детьми.

– В спецшколе, – уточнила она. – Это школа для детей с физическими изъянами или умственными отклонениями. И хотя моя работа тяжела как физически, так и эмоционально, это самая лучшая работа на свете.

К тому же так она могла помочь детям, хотя не смогла помочь Тэш, потому что была слишком юной.

– Это благородная работа.

– Нет, что ты! – Эмбер рассмеялась и замотала головой. А затем, погрустнев, рассказала о своей покойной кузине. – Надеюсь, что помогаю им. Я очень хочу помочь всем, кому повезло меньше, чем мне.

– Понятно, – протянул Кадар, подушечкой большого пальца вычерчивая круги на ее бедре, так что Эмбер стало клонить в сон от этой ласки. – У Эйлы искривлена нога.

– Я знаю. Я не хотела спрашивать почему.

– Я сам спрошу, – решил Кадар. – Подозреваю, ее родителям неловко просить о помощи.

Эмбер приподнялась на локте:

– А почему тебя это волнует? Ты здесь родился?

Он покачал головой:

– Моя деревня находилась дальше к востоку.

Эмбер мельком отметила тот факт, что Кадар наконец ответил на вопрос, которого избегал с первого дня их знакомства. Однако поразило ее не это.

– Что значит «была»?

– Это значит, что моей деревни больше нет.

Она вспомнила шрамы на его спине.

– Фейерверки, – догадалась Эмбер.

Кадар не согласился, но и не опроверг это, продолжая ласкать ее бок. Прикосновения были легкими, однако Эмбер казалось, что его рука стала тяжелой, словно на ней лежал груз. Груз потерь. Она не стала допытываться, позволив Кадару самому выбрать время и место, чтобы рассказать ей обо всем. Если, конечно, у него возникнет такое желание.

– Почти все жители моей деревни делали фейерверки, – наконец заговорил он. – Разумеется, все было нелегально, и условия почти кустарные, зато у них была работа, а следовательно, и деньги. О безопасности думали в последнюю очередь. В конце концов, эта работа принесла разрушения и смерть. Никто не знает, что произошло – искру могло вызвать все, любая мелочь. Что-то запустило цепную реакцию на складе. Завод взорвался, и начался гигантский пожар. У всех, кто находился внутри, не было шанса на спасение. – Кадар проглотил комок, вставший в горле. – Моя семья. Мать, отец, три брата и сестра. Все погибли.

Его рука замерла. Эмбер смотрела на него, но он не видел ее.

– Как тебе удалось спастись? – прошептала она.

Его глаза были пусты и бездонны. Он долго молчал.

– В то утро я поссорился с отцом. Я умолял отпустить меня в школу, но отец заявил, что я должен работать на заводе, как мои братья.

Кадар снова замолчал, и Эмбер интуитивно поняла, почему он не продолжает.

– Ты не должен считать себя виноватым, – мягко сказала она. – Из-за того, что спорил. Из-за того, что выжил. Твои родители были бы рады узнать, что кто-то из их детей уцелел.

– Я не выживал.

– В каком смысле?

– Меня не было на заводе, когда произошел взрыв.

– Но твои ожоги…

– Я получил их, когда пытался… – Кадар затряс головой, его зубы были плотно сжаты. И выражение глаз изменилось. В них больше не было пустоты. Они были полны невыносимой боли. – Я пытался проникнуть внутрь. Чтобы спасти их.