Любящее сердце - Мэри Бэлоу Страница 25

– Что имела в виду мисс Симонс, – спросила Дженнифер, понизив голос и глядя себе под ноги, – когда сказала, что граф Торнхилл убежал на континент, после того как был застигнут при компрометирующих обстоятельствах со своей мачехой?

Дженнифер покраснела, удивляясь тому, как вообще смогла повторить подобное, но на этот разговор Лайонел вынудил ее сам, настояв на том, что им надо прогуляться наедине, не дав ей даже начать чаепитие. Чуть только они отошли подальше от столов, он стал ледяным тоном отчитывать ее за недопустимость ее поведения.

– Весьма странно слышать такой вопрос из уст девушки из приличной семьи, которая, как меня заверяли, получила хорошее и правильное воспитание. Хотя, я думаю, слова мисс Симонс говорят сами за себя.

Дженнифер помолчала, взвешивая его слова. Противоречивые чувства терзали ее. Гнев и раскаяние. Как смел он отчитывать ее в таком тоне, будто она неразумный ребенок! И как он смел усомниться в том, что она получила хорошее воспитание! Но ведь один раз она все-таки позволила графу Торнхиллу себя поцеловать – и позволила бы во второй, прояви он больше настойчивости. Дженнифер чувствовала себя беспомощной и несчастной. Это лето столько обещало ей, но пока ничего не исполнило.

– Но ведь он взял ее с собой на континент?

Дженнифер никак не могла отойти от темы. Она должна знать правду – может, тогда она освободится от влечения, которое испытывала к графу. А вдруг она не разобралась в своих чувствах? Разве может она испытывать что-то к Торнхиллу, когда сердце ее целиком отдано Лайонелу?

– Так он уехал с мачехой? Без отца? Или это случилось после смерти его отца?

– Это случилось до того, как его отец умер, – сказал Керзи, чеканя слова. – И его побег с Кэтрин явился вероятной причиной смерти старого графа. Он убежал с мачехой, потому что она находилась в состоянии, не позволяющем ей и носу показать в порядочном обществе. По крайней мере в нашей стране. Вот так. Теперь вы довольны?

В голове у Дженнифер гудело точно в улье. К горлу подступала тошнота. Нет, она не могла в это поверить. Должно быть, она что-то не поняла в словах Лайонела. Он сделал это с… собственной мачехой? Он сделал ей ребенка? И увез в чужие края, далеко от родины, обрекая на полное одиночество? И… что потом?

– Где она сейчас? – дрожащим шепотом спросила Дженнифер.

Он, должно быть, рассмеялся, но, когда Дженнифер подняла взгляд, она увидела, что он презрительно фыркнул, и эти поджатые губы сильно портили его красивое лицо.

– Разумеется, он ее бросил, – ответил Керзи. – Она ему надоела, и он поехал домой один.

– Боже!

Они гуляли по берегу почти в полном одиночестве. Только еще одна пара каталась в лодке, явно наслаждаясь представившейся возможностью побыть вдвоем, пока все пили чай.

– Теперь вы понимаете, – наставительно заметил виконт Керзи, – почему для девушки показываться в обществе такого мужчины означает наносить непоправимый вред репутации. И почему я запрещаю вам когда бы то ни было еще говорить с ним.

Дженнифер смотрела на воду, на влюбленных в лодке и, медленно прокрутив зонтик, тихо сказала:

– Милорд, мне двадцать лет. Почему все продолжают обращаться со мной как с младенцем, указывая мне, что я должна делать и чего не должна?

– Вы юная леди, – сказал он, – невинная девушка.

– Через месяц с небольшим я перестану быть невинной девушкой, – ответила она, повернувшись к Керзи.

– Вы будете моей женой.

Под скулами Керзи заходили желваки.

О да, разумеется! Она обязана будет подчиняться ему, как сейчас подчиняется отцу и тете Агате, выступавшей от имени ее отца, сопровождая на балах. Такова участь женщины. Подсластить пилюлю могла бы только любовь. И они с Лайонелом любили друг друга, разве нет?

– Но вы могли бы по крайней мере вразумительно объяснить мне, почему вы хотите, чтобы я поступала так, а не иначе? – спросила Дженнифер. – Если вы должны отдавать мне распоряжения, то почему я не должна знать, что заставляет вас требовать от меня тех или иных действий? Куда приятнее делать что-то по собственному выбору, а не из-за слепого повиновения. Несколько раз меня предупреждали о том, чтобы я не показывалась в обществе графа, но до сих пор мне никто не мог объяснить, почему я не должна с ним видеться. Оттого, что я женщина, я не перестаю быть разумным существом, способным мыслить.

Он смотрел на нее, но взгляд его оставался непроницаемым.

«Он не понимает! – вдруг догадалась она. В сердце ее прокралась тревога; будущее с человеком, не способным понять таких очевидных вещей, внезапно перестало казаться желанным. – Он не понимает, что я – личность, что у женщин, как и у мужчин, есть свои взгляды и свои представления», – стучало у нее в голове.

Она любила его беззаветно и преданно пять лет. Но впервые ей пришла в голову мысль, способная разрушить все, вызвать панику: может, этой слепой, беззаветной любви не хватит для счастья?

– Конечно, вы имеете рассудок, – сказал он. – И именно здравый смысл должен вам подсказать, что мудрость состоит в том, чтобы положиться на жизненный опыт, которым в большей мере обладают мужчины, заботящиеся о вас, и женщины значительно вас старше. Надеюсь, вы не станете создавать проблемы?

Лучше бы он дал ей пощечину. По крайней мере эффект от его слов был такой же.

– Проблемы? – переспросила она. – Так вы желали бы видеть меня покорной и послушной?

– Разумеется, я ожидал получить жену, которая будет знать свое место. И мое. Из того, что я знаю о вашем воспитании, а также из того факта, что вы всегда жили в деревне, я мог бы сделать вывод, что вы мне подходите. То же полагали мои отец и мать.