Герцоги налево, князья направо - Киран Крамер Страница 25

— Убийство, — пояснила леди Гастли. — Тайна в семье герцога. До сих пор я ничего не слышала о линии Драммондов, но теперь просто сгораю от любопытства и обязана этим своей кухарке.

— Вашей кухарке?

— Да. Она в дружбе с какой-то кухаркой в городе, и та ей рассказала о том, что дядя герцога бесследно исчез.

— Верно, — вяло согласилась Поппи. — Но это всего лишь неумная выдумка, пустая болтовня. Он сбежал из дома, чтобы стать моряком, вот и все.

Она дала себе слово, что как только вернется домой, строго-настрого велит кухарке прекратить рассказы о герцоге Драммонде даже в том случае, если подозрения насчет его семьи имеют под собой реальную основу.

Сама она представления не имела, так это или нет, Поппи бросила быстрый взгляд на герцога, который в это время разговаривал с Наташей — вполне вежливо, но с холодным выражением лица. Загадочный человек этот Драммонд. Она, конечно, не может ему полностью довериться, хоть он и очень интересный знакомец. Вчера вечером, укладываясь в постель, Поппи полагала, что будет думать на сон грядущий только о Сергее, но так и не смогла на этом сосредоточиться, поскольку в ее голове доминировали воспоминания о примечательном вечере, проведенном с Драммондом в соборе Святого Павла.

Она не могла думать о Сергее до самого утра, пока не избавилась как-то само собой от мыслей о герцоге, о котором грезила всю ночь напролет.

Но теперь, даже сидя рядом с Сергеем — он все время что-то мурлыкал себе под нос, и Поппи не могла понять, чего бы ради, — она вдруг ощутила возвращение ночных грез: Драммонд целовал ее, и гладил ее тело нежно и ласково, и…

— Надеюсь, они скоро начнут свою программу, — полушепотом обратилась она к Наташе.

Та приподняла брови и сказала:

— Я вижу, вам нездоровится, леди Поппи. Надеюсь, Сергей проводит вас домой. Мне нужно, чтобы Драммонд уделил мне сегодня время и помог в одном деле, поскольку мне понадобится переводчик. Вы очень разрумянились, щеки, я бы сказала, красней, чем сок граната.

— Неужели?

Наташа кивнула.

— У Сергея, как он ни глуп, есть замечательное средство от излишней потливости. Он узнал о нем от своей последней любовницы, настоящей колдуньи по имени Зоя. У него самый что ни на есть скверный вкус на женщин.

Наташа окинула Поппи взглядом с головы до ног, пренебрежительно выпятив нижнюю губу.

— Но я чувствую себя прекрасно, — пробормотала Поппи, до крайности потрясенная тем, как отзывается Наташа о своем брате, и ее стремлением принизить его. Она наклонилась и ласково погладила собачек в корзинке, что стояла на полу возле Наташи. Один из песиков зарычал на нее — тот самый, у которого отсутствовал один глаз.

«Я чувствую себя превосходно!» — напомнила Поппи самой себе, искоса бросив при этом взгляд на мускулистую ногу Николаса и стараясь не обращать внимания на свое вдруг участившееся сердцебиение. Ноги у него были… м-м… привлекательными, она обратила на это внимание прошедшим вечером на Золотой галерее: стройные, туго обтянутые брюками, в высоких, до половины икр ботинках.

Сергей продолжал что-то напевать себе под нос.

Хм, что-то ей не помнилось, чтобы он вот так напевал в Санкт-Петербурге.

— Что это за песня? — спросила Поппи, главным образом для того, чтобы намекнуть ему, что он напевает излишне громко, сама песня ее ничуть не занимала.

— Это не песня, — ответил он, передернув плечами. — Просто напев.

Поппи постаралась не скрипнуть зубами. Ведь он ее возлюбленный, в конце концов. Если это его новая привычка, ей придется полюбить и такую привычку. Он продолжил свое увлекательное занятие.

Поппи прикрыла ухо волнистой прядью волос, чтобы приглушить надоевший звук, но ей тут же стало стыдно за себя. Сергей, без сомнения, нервничает, оказавшись в чужой для него стране, и это негромкое пение, должно быть, его успокаивает.

Слава Богу, он умолк, когда леди Гастли наконец-то встала и призвала собравшихся к вниманию.

— Сегодня нам предстоит познакомиться с женщиной, которая в прошлом служила горничной в доме у выдающегося поэта Джона Китса, — провозгласила она.

Горничная сидела до сих пор на специально поставленном для нее стуле лицом к собравшимся. У нее были красный нос и тонкие поджатые губы.

— Очень немногие знакомы с его творчеством, — продолжала леди Гастли. — И вероятно, на то есть особая причина.

Поппи, которую уже одолевала скука, с трудом подавила зевок. Этот самый Джон Китс скорее всего был плохим поэтом, если о нем никто не слышал. Она с трудом подавила еще один зевок. Собственно говоря, если подумать, уж очень мало она спала прошлой ночью из-за того, что в ее сны то и дело вторгался Драммонд.

Он сидел рядом с Наташей. Поппи бросила на него взгляд и почувствовала себя немного обиженной.

Николас, в свою очередь, посмотрел на нее.

— Да? — произнес он сухо.

Вряд ли она сумела бы поведать ему о тех скандальных выходках, которые он совершал в ее снах, но неодобрительно выпятить губы она могла себе позволить, после чего сосредоточила внимание на противоположном конце комнаты.

Так вот она поступила, и ей вдруг стало ужасно одиноко и грустно. Скорее бы уехать домой. Наташа оказалась права. Возможно, она нездорова. Любопытно, сейчас лицо у нее все еще краснее, чем гранатовый сок? Впрочем, это не имеет значения. Она должна остаться и созерцать красивый профиль Драммонда, терпеть толчки острого локтя Наташи себе в бок и нудное пение Сергея.

— Кто такой Джон Китс? — обратилась леди Гастли к горничной, — И почему я ничего не слышала о нем до тех пор, пока вы не постучались в дверь моего дома?

Горничная потерла кончиком пальца правую ноздрю.

— Он поэт, — заговорила она с весьма заметным акцентом лондонских простолюдинов-кокни. — Большинство людей о нем никогда не слыхало. И это потому, что он малость бунтовщик.

В ответ от всех участников салона послышались шумные и явно неодобрительные вздохи — но только не от Поппи. Она опять погрузилась в размышления о Драммонде и гадала, что произошло бы, если бы она сняла с себя всю одежду там, на Золотой галерее. В какой-то момент она была к этому близка.

Хорошо, что этого не случилось. Потому что если бы такое произошло, она, чего доброго, могла обвить руками шею Драммонда и прижаться обнаженной грудью к его груди и…

И застонала бы.

Никто еще не стонал так кощунственно на самом верху собора Святого Павла. Разве лишь тот, кто желал прямиком угодить в ад. Вот почему она так обрадовалась, когда вместо этого Драммонд поцеловал ее внизу на улице. Там ее стон услышали только две лошади, привязанные к столбу.

— Умоляю вас, леди Поппи, — заговорила Наташа, наклонившись к ней, — пожалуйста, позвольте моему непутевому брату проводить вас домой. Я могла бы поклясться, что вы только что всхлипнули и вертитесь на стуле, как малый ребенок. Мой одноглазый корги Борис просто сам не свой.