Дочь Великой Степи - Витольд Недозор Страница 25

– Вы… Вы же все умерли! – не разлепляя губ, простонала Зиндра.

– Умер или не умер – это не так важно, дочка! – произнес отец и походя пришиб взмахом молота что-то черное и склизкое. – Потом, когда придет время, сама поймешь!

– Вы пришли из царства Вийу? Пришли встретить меня? Мне уже пора?

– Нет, – прокряхтел кто-то за спиной, – рано тебе к Качею в мешок.

Над ней наклонилась грузная старуха-демоница, уже знакомая по прошлым видениям. Очень ловко и умело – Зиндра даже не успела напрячь мышцы – влила в рот невыносимо горький и жгучий отвар, который, казалось, пеленой встал перед глазами. Наверно, это молоко черных ночных кобыл, на каких ездит нечисть…

Спустя какое-то время старуха пришла снова, да не одна, а в сопровождении высокого демона, пахнущего дымом и раскаленным металлом. Он навалился на нее, прижимая обе руки так, что нельзя было даже пошевелиться. Зиндра совсем уж уверилась, что чудище жаждет над ней надругаться, – а ведь срамной уд у демонов, говорят, железный и с большими шипами! – но демон ее не тронул, зато старая бесовка раз за разом вонзала в тело нож, ковыряя им в ране. А напоследок, видать, особого мучительства ради, еще и посыпала ее соскребанной с лепешки кустистой плесенью и сжала края раны. Боль была такая, что Зиндра вновь оказалась на темной дороге, по обочинам которой светят горящие угли…

…И из-за синеватых язычков пламени навстречу ей внезапно вынырнул волк. Да не такой, как обычный серый хищник, а ростом с доброго быка… Он приблизился к Зиндре и оскалил железные клыки-кинжалы.

– Ты не посрамила мое имя, маленькая волчица! – одобрительно прорычал он. – Ты его прославишь еще не раз там, где чтят Волчицу и Волка.

– Да станет по слову твоему, Предок, – шепнула Зиндра, проваливаясь в забытье.

…А потом вдруг она проснулась – по-настоящему проснулась. И поняла, что жива, что еще на этом свете и что даже слабость отступила.

Рана побаливала, но уже терпимо. Ноздри щекотал запах березового дегтя, травяных отваров и плесени. Зиндра, совсем голая, лежала под одеялом из мягких заячьих шкурок на ворохе душистого сена, застеленного рядниной.

Приподняв голову, она осмотрелась. Какое-то жилище непривычного вида с очагом в углу. Тепло: в очаге жарко пылают поленья. Под крышей висят пучки трав.

Зиндра шевельнулась, сразу ощутив, как натянулась повязка, приставшая к ране. Спина болела гораздо меньше, и Зиндра, поморщившись, сорвала повязку.

Отшвырнув неровный лоскут полотна, пропитанный дегтем, засохшей бурой кровью и желтизной сукровицы, она в недоумении уставилась на собственный бок. Очаг боли был ближе к лопатке, а начиналась рана почти под мышкой, где, найдя щель между копытными пластинами панциря, прошло, скользнув вдоль тела, лезвие меча. Но теперь там виднелись лишь широкий красный набухший рубец и мелкие стежки тонких нитей из сухожилий. Аккуратно завязанные на равных расстояниях, они стянули рану так, что ее сделалось почти не видно.

Искусный лекарь ей занимался – куда там Меланиппе и даже, пожалуй, знахарке Зрине, хотя та даже огневицу могла вылечить…

А теперь нужно понять, куда она попала!

Зиндра встала, пошатываясь от слабости. Вспомнив, что не одета, торопливо накинула лежавший в изголовье кожушок. Теперь найти бы хоть что-то, способное сойти за оружие, а то без него она все равно продолжает ощущать себя голой…

Ладно, это подождет. Хотели бы тут ее смерти, даже убивать не было бы нужды, хватило бы и просто оставить без помощи.

В жилище густо пахло сушеной мятой, шиповником и выделанной кожей. У входа – кадка с водой. Возле нее, словно пчелы вокруг матки, выстроились горшки с зигзагообразным орнаментом, лыковые туески и деревянные лари с грубоватой, но умелой резьбой. Повсюду на деревянных крючьях – развешанная для проветривания одежда, с потолка свисает кумысный бурдюк.

Дом, где она очнулась, выглядел побогаче тех, что были в Конской Гриве и уж тем более в селении амазонок. Все тут незнакомо… но понятно в своем внутристенном, хозяйственном, уютном устройстве.

Она привычным с детства движением толкнула бурдюк ладонью, чтоб молоко скисало скорее, – он качнулся, костяные подвески тонко звякнули.

Окна были затянуты бычьим пузырем, уже помутневшим, поди разгляди сквозь него хоть что-то. Но дверь в торцевой стене не заперта. Скрипнув, она сразу же пустила по босым ногам Зиндры струю сквозняка. Не обращая на это внимания, Зиндра еще раз переступила по прохладному полу, собралась с духом и толкнула дверную створку.

Многоцветие ударило по глазам как вспышка. Снаружи стоял роскошный, в треть неба, закат, подобный огненному морю. Верхние небеса казались нежно-розовыми, радужно переходя к оттенкам багрянца, желтизны и темно-синему цвету жучиных надкрылий близ самой земли, где уже готовилась вступить в свои права ночь. А выше всего, даже над розовым, в вовсе неизмеримой дали, перисто серебрились облака…

И девушка вдруг ощутила, как красив этот вечер, – и изумилась сама себе. Сроду она ни о чем подобном не думала!

– Поднялась уже, кобылка? – прошепелявили откуда-то сбоку.

Древняя старуха, та самая, что являлась ей в страшном сне, и во все той же старой медвежьей шубе, стояла сейчас напротив Зиндры и внимательно рассматривала ее, ощерив рот с единственным кривым зубом в какой-то странной улыбке. Зиндра невольно вздрогнула. Как же ей, воительнице, нужно было потерять себя, чтобы не заметить, откуда и как появилась хозяйка! Та ведь не ардара, невозможным образом умеющая возникать рядом без предупреждения…

Но виду Зиндра постаралась не подать. Тоже улыбнулась в ответ – и вдруг ощутила, что подгибающиеся ноги почти не держат ее…

– Рано, выходит, поднялась, – заключила старуха. – Выздоравливай. Рана у тебя была б не опасная, да вот своим умом жить вздумала: погибели на пользу, тебе во вред… Могла б и кровь загнить, но обошлось.

– Сколько…

– Иди ложись! – недослушав, скомандовала старуха с решительностью воинской предводительницы. – Тебе еще в себя приходить долгонько надлежит. Отъедайся. Отсыпайся!

– Сколько времени я провалялась тут? – все же решилась Зиндра.

– Уже почти полторы луны…

– А, все демоны подземья! – девушка пошатнулась, но теперь она уже вновь ощущала себя воительницей, эорпатой. – Где моя одежда? Где мои сестры? Мой меч где? Где конь?

– Твое остается твоим. Конь на выпасе. Меч висит в капище. Скоро ты сможешь забрать все! – в голосе старухи скользнуло нечто – и Зиндра поняла: так говорят с малыми детишками, в общем-то, славными, но глупыми и нетерпеливыми. – Если захочешь, конечно…

– Где я могу увидеть вашего вождя? – перебила она хозяйку.

– Увидишь обязательно. Но сперва пройдем в дом: поешь, да и оденешься… К вождю нагишом не ходят!

Зиндра повиновалась.

Лекарка сквозь внутреннюю дверь провела ее в другую половину дома. Там возле очага несколько девок, от вовсе сопливых до невестинского возраста, лепили из коричневой глины плошки, а у дальней стены какая-то женщина немолодых лет, худая и сгорбленная, безостановочно сбивала масло деревянным пестом в глубокой чаше.