Эхо любви - Одри Керлинг Страница 24

— У вас что, какие-то проблемы? — встревожено спросила Анна.

— Я влюблен. А это проблема из проблем!

Она понимала, что если он женится, их дружеские отношения уже не будут такими простыми и искренними.

— И поэтому вы так долго не показывались у нас?

— Право, не знаю, как это мне удалось. Анна, вы не можете не знать, что я полюбил вас с первой нашей встречи. Я постоянно думаю только о вас и надеюсь, смогу сделать вас счастливой, если вы… — Ричмонд запнулся и стал расхаживать по комнате.

Для воспитанного светского человека он, похоже, оказался в большом затруднении, поэтому она пришла ему на помощь:

— Полагаю, существует какое-то препятствие. Чувствую, вас что-то беспокоит, и прошу вас сказать мне, что именно.

— Все это потому, что я опасаюсь потерять ваше доброе расположение. Вы исповедуете высокую мораль, и, боюсь, такого же мнения и об остальных.

— Я никогда не смогу плохо думать о вас, Ричмонд, — заверила его Анна. — Так что вам нечего опасаться.

— Вот видите, вы заранее определяете свою точку зрения! Дорогая Анна, если бы я не любил вас так сильно, я бы оставил все как есть, но вам, должно быть, известно, насколько все в Калькутте обожают злословить.

— Безусловно. И я стараюсь пресекать всякое злословие. Поэтому если кто-то попытается передать мне всякого рода домыслы о вас, я пропущу их мимо ушей, поскольку прекрасно вас знаю.

Он пристально смотрел на нее.

— Я верю, вы так и сделаете, — помолчав, сказал он. — Но, видите ли, в большинстве историй, которые ходят в обществе, есть крупица правды. Вот почему я предпочел бы сам рассказать о себе.

У Анны появилось дурное предчувствие. Внезапно она вспомнила о туземке, которая так пристально смотрела на нее на Эспланаде, и тотчас подумала о взгляде ее темных сверкающих глаз, показавшемся ей загадочным. Но сейчас она поняла, что он мог быть и трагическим.

Миссис Ламберт упомянула, что местные красавицы приезжают взглянуть на тех, кто отбил у них возлюбленного. Тогда она почти не обратила внимания на это замечание, но сейчас вспомнила и тонкое запястье с золотыми браслетами, и шелковые розовые занавески, и смуглую кожу женщины, пристально смотревшей на нее.

— Расскажите мне все как есть.

— Когда я приехал сюда, я был таким же, как ваш юный друг Джеймс Симмонс, — начал Ричмонд. — Подумайте о нем, и вы увидите меня. Я чрезвычайно страдал от тоски по дому, надеялся встретиться с двумя братьями, не представляя себе, какое огромное расстояние нас разделяет. И когда этого не произошло, я самым настоящим образом заболел от непереносимой тоски. Выздоровев, я провел год, корпя над арабским и персидским языками, а затем преуспел на службе и спустя некоторое время смог снять дом и выписал к себе Августу и Эмилию. Я должен был этим удовлетвориться, не так ли?

— Удовлетворение — удел стариков и разочарованных людей, — проговорила Анна. — Я уверена, что молодым людям удовлетворенность не свойственна.

— Так или иначе, но первые пять лет моего пребывания здесь я никак не мог успокоиться. Затем я влюбился, и все сразу изменилось. Она была очень молода и необыкновенно хороша, и мы страстно полюбили друг друга, тем более что у нас не было надежды на будущее — служащим компании не разрешается жениться на местных женщинах. Но мы полагали, что наша любовь будет долгой, несмотря на этот запрет. Во всяком случае, мы так думали. Правда, она всегда говорила, что однажды мне надоест, но я ей не верил.

— Да и как вы могли не верить, если это была настоящая любовь, — тихо сказала Анна.

— Это была первая любовь, Анна, и она оказалась недолгой. Однако у нас появилась дочь, и, когда она родилась, я чувствовал себя самым счастливым человеком под солнцем. Мы назвали ее Сарой. Сейчас ей шесть лет, и это самое нежное, прелестное и любящее создание на свете.

Анна никогда не видела на мужском лице такой нежности, которая осветила лицо Ричмонда Теккерея, когда он заговорил о своей дочке. Он взял Анну за руку, описывая девчушку с черными глазенками и шелковистыми темными волосами, рассказывая, как она забирается к нему на колени и крепко обвивает его ручонками за шею.

— А ее мать? — спросила Анна. — Как вы могли так измениться, если действительно ее любили?

— Чувство к ее матери не было настоящей любовью, а всего лишь влечением — вот в чем трагедия. Я надеялся, вы меня поймете, но, вероятно, вы лишь ощущаете ко мне пренебрежение за измену моего сердца.

— Я этого не понимаю… Не умею понять. Как я могу оценивать чувства других людей, если только не своим чувством? Когда я кого-то полюблю, это на всю жизнь, — произнесла Анна.

Она высвободила свою руку, и ее вновь охватила печаль, когда она вспомнила Гарри. В ушах у нее снова зазвучал его голос, она как бы ощущала прикосновение золотого кольца, надетого ей на палец. Крепко стиснув руки, Анна пыталась сдержаться, но слезы уже текли у нее по лицу, и она отвернулась от Ричмонда, уткнувшись лицом в спинку дивана.

Он со страхом смотрел на Анну, а потом упал возле нее на колени, умоляя успокоиться. Он никогда не был свидетелем такого сильного горя и винил себя за то, что стал этому причиной.

— Мне следовало бы знать, как вы чувствительны, — сказал он. — И, разумеется, мне не следовало навязывать вам свои признания.

Анна, подавив рыдания, сказала:

— Ричмонд, мне слишком тяжело слышать об умершей любви.

Она была потрясена его признанием, и вместе с тем оно заставило ее еще больше его уважать. По словам матери, мужчины редко признаются в такой связи до женитьбы.

— Что заставило вас открыться мне? — спросила Анна.

— Я хотел, чтобы вы знали о моей дочери, — сказал он. — Я позаботился об обеспечении ее матери и, поскольку надеюсь начать новую жизнь, не бываю в черном городе. С этим покончено. Но я не могу разлучиться с моим ребенком, поэтому я попросил Эмилию забирать ее к себе каждую неделю на пару дней. Тогда я смогу с дочкой видеться.

— Я понимаю, — кивнула Анна.

— Итак, теперь вы знаете все!

Анне было невероятно жаль Ричмонда. Она попыталась представить несчастье, которое причиняет умершая любовь, и не смогла, потому что никогда не утрачивала любви к Гарри. И никогда не утратит.

— Вспоминайте обо мне, Анна, — попросил Ричмонд, уходя.

Анна постоянно думала о нем.

Пришел сезон дождей, которому предшествовали штормы и шквалы; А потом день за днем и ночь за ночью лили непрестанные дожди, превращая сады в топи, а дороги в месиво бурой грязи.

Влажный воздух угнетал не меньше, чем небо без единого проблеска солнца. Анну мутило от постельного белья, которое сушили над костром из тлеющего коровьего навоза, и она постоянно сбрызгивала духами свои носовые платки и перекладывала простыни букетиками сухой лаванды из фэрхемского сада, которые дала ей с собой мисс Бейчер.