На сцене, в постели, в огне - Елена Арсеньева Страница 24

* * *

В один из осенних дней 1811 года по Москве пронесся слух: в старой столице пройдут одновременные гастроли двух знаменитых трагических актрис, Семеновой и Жорж, которые станут своего рода турниром между ними.

Журналы и газеты месяца за три начали готовить общественное мнение к этому событию и требовать, чтобы публика присуждала лавры «не по праву, принадлежащему европейской знаменитости, а по сравнению, в котором определяется степень превосходства».

Катерина Семенова прибыла в Москву заранее. Она хотела, чтобы Москва привыкла к ней, увидела ее во всем разнообразии таланта и сразу начала сравнивать с m-lle Жорж. Программа была составлена так, чтобы можно было увидеть Семенову и в бытовой драме, и в историческом представлении, и в классической стихотворной трагедии, и в трагедии, переведенной прозой. А m-lle Жорж должна была играть только в классической трагедии — причем на французском языке.

О приезде Семеновой в Москву объявили отнюдь не пышными афишами, а помещали сообщения в «Московских ведомостях» между объявлениями о продаже «душничков и лодевалана амбре» ^[27] или о том, что от смоленской помещицы сбежала дворовая девка «росту малого, с родимым пятном с левой стороны». Но все же публика охотно пошла на спектакли. За билетами стояли с ночи, ну а когда в начале февраля 1812 года прибыла из Петербурга m-lle Жорж, началось настоящее столпотворение.

Для француженки московские гастроли очень много значили. Она хотела укрепить здесь уверенность в себе. А уверенность эта за последнее время изрядно пошатнулась.

О, конечно, денег она заработала в Петербурге немало, а также умудрилась единожды переспать с великим князем Константином Павловичем. Однако попасть в постель императора не удалось — это раз, пришлось расстаться с Бенкендорфом — два, выполнить секретное задание Наполеона (который не просто же так позволил бывшей любовнице отправиться в Россию, а только с настоятельным требованием сеять пораженческие настроения и исподволь настраивать общество, особенно придворное общество, лояльно к грядущей войне) тоже не удалось — три. И даже безусловный успех, который m-lle Жорж имела в Петербурге, был омрачен словами великого князя Константина, которые актрисе передали «доброжелатели» после премьеры «Федры»:

— Ваша m-lle Жорж в своей области не стоит того, чего стоит в своей моя парадная лошадь!

Да, комплиментом его слова не назовешь при всем желании! К тому же эта Семенова…

Для m-lle Жорж перевели несколько отзывов об игре соперницы, взятых из петербургских газет: «Мы видели в роли Гермионы ^[28] г-жу Жорж, восхищались ее игрой, но еще больше восхищались игрою г-жи Семеновой, которая почти везде превзошла ее».

И вот еще это: «Девица Жорж в некоторых сценах ^[29] была несравненна. Семенова же была не актриса, но мать. Один из зрителей, сидевший близко от нас, не мог скрыть своего восторга. «Боже мой! — вскричал он. — Как может искусство так близко подходить к натуре!» И в самом деле, сия несравненная актриса заставляет зрителей очень часто забывать, что они в театре».

Ну и тому подобное.

Короче говоря, размышляла французская актриса, настало время поставить все на свои места. Эти русские должны усвоить, что в мире существует только одна истинная королева трагедии, и ее имя — m-lle Жорж!

Именно поэтому она выбрала для своего бенефиса ту же роль Аменаиды в трагедии Вольтера «Танкред», которую выбрала для бенефиса Катерина Семенова. Вся разница состояла в том, что русская актриса должна была играть 7 февраля, а француженка — 10-го.

В ожидании этого события соперниц наперебой приглашали в лучшие дома Москвы, а также делали им визиты. Особенно любопытно было побывать у m-lle Жорж. «Разнообразие своего дарования» она выказывала прежде всего тем, что одних принимала с манерами настоящей парижской кокотки, а вот князь Вяземский застал ее в засаленном халате, скоблящей ножом кухонный стол.

— Вот в каком порядке содержатся у вас в Москве помещения для приезжих! — сказала она.

Бедный Вяземский побрел восвояси: кухонный нож выскоблил с его сердца поэзию до чистейшей прозы!

Конечно, не только бенефис, но и прочие спектакли смотрелись с неослабным и самым пристальным вниманием: шесть классических ролей m-lle Жорж, сыгранных ею одна за другой, с удивительной легкостью перевоплощения, с поразительной натренированностью голоса и движений, — и три классических, три драматических роли Семеновой.

В Москве только и разговору было, что о соперничестве трагических актрис. Истинный азарт обуревал москвичей, ставивших на ту или другую. Обе стороны приверженцев были ужасно раздражены друг против друга.

И вот настали бенефисы.

Французы — нация самоуверенная. Может быть, оттого, что автор пьесы «Танкред» — их соотечественник (Вольтер), что их император (от которого m-lle Жорж как бы скрывалась в России) уже завоевал в это время чуть не всю Европу, ни костюмеры, ни оформители спектакля не слишком-то старались, переложив весь труд на плечи актрисы. И хотя действие происходит в Сиракузах в IX веке, костюмы и декорации являли собой нечто среднее между древнегреческими хитонами и камзолами XVIII века. При этом, хотя с самого дня премьеры «Танкреда» в русском театре (еще 8 апреля 1809 года) было очевидно, что и декорации у русских лучше, и костюмы отлично отвечают изображаемой эпохе (благодаря трудам Гонзаго и Оленина), французы не позаботились исправить свои ошибки.

Выход m-lle Жорж был выходом не покорной Аменаиды, а именно парижской знаменитости: величественный рост, величественное выражение лица. Блеск света на ее атласном наряде заставлял меркнуть все: и оружие, и доспехи воинов, и лица актеров. Зрители видели только одеяние m-lle Жорж.

Семенова выходила в простом темном платье, с венчиком на голове, с распущенными волосами. Это была именно покорная дочь, которая из любви к Танкреду вдруг решилась бунтовать против отца… так что роль Аменаиды была родственна одной из лучших ролей Семеновой — роли Моины.

Во время монологов, которые должны были подчеркивать перелом, совершавшийся в Аменаиде, m-lle Жорж, звучно декламируя, металась по сцене, не забывая оправлять платье и прическу, а речь свою обращать к публике, а не к наперснице, с которой она вроде бы должна была говорить. В других сценах величавое спокойствие m-lle Жорж стало настолько привычным для зрителя, что зал, завороженный ее декламацией, начал понемножку дремать. И весьма удивился, когда величавая Аменаида вдруг грохнулась в обморок после чувствительного объяснения с отцом: никакой чувствительности зрители не ощутили, — а потому среди публики раздались сначала испуганные восклицания, а вслед затем даже смешки. Но когда нежная, покорная Аменаида Семеновой лишилась чувств, это исторгло у зрителей слезы.