Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова Страница 24

Возле одной из упомянутых дверей, справа от лифта, стояла молодая белокурая женщина в слегка потертых джинсах и белом джемпере с глубоким вырезом, открывавшим пышную, в отличие от остальной фигуры, грудь.

Конечно, я и не ожидала, что встречать меня будет шоу-звезда собственной персоной. Но и то, что у нее такая молодая да сексапильная обслуга, было неожиданностью. Интересно, кто она, экономка? Горничная? А может, какая-нибудь родственница? На вид девушке было лет двадцать пять, она принадлежала к типу блондинок с правильными, но начисто лишенными индивидуальности чертами… Короче, являлась полной противоположностью Карины, которая обладала весьма ядовитой внешностью очеловечившейся пантеры…

— Добрый вечер. — Я доброжелательно посмотрела на блондинку, чего нельзя было сказать о ней: изящная, с в меру крутыми бедрами девушка молча разглядывала меня, обводя пристальным и холодным взором светло-голубых глаз… Наконец она заговорила, а я, напротив, потеряла дар речи. Это был тот самый голос, который звучал во время разговора с Каревой по телефону! Я не могла ошибиться, поскольку обладала отличной памятью на голоса — куда лучшей, чем на лица…

— Пойдемте, — сухо произнесла неизвестная блондинка голосом известной певицы. — У меня не так уж много времени, через полтора часа меня ждут в студии Лещенко…

И, криво усмехнувшись, добавила:

— Что, не узнали?.. Не огорчайтесь, не вы первая, не вы последняя. Многие не имеют представления о разнице между нашим сценическим имиджем и реальным обликом… Пойдемте!

Я была настолько ошарашена, что не заметила не только обстановки комнат, сквозь которые мы шли, но и сколько их вообще пришлось миновать, прежде чем мы очутились в той, которую она избрала для нашей беседы.

Это была маленькая гостиная, как мне удалось наконец заметить, уютная и удобная. Карина усадила меня в мягкое кресло, обтянутое все тем же серым бархатом, перед простым журнальным столиком, а сама уселась напротив, в очередной раз пристально уставившись на мою тщательно накрашенную физиономию… На лице самой звезды не было и грамма макияжа, очевидно, на ее фоне я выглядела довольно безвкусно, если не пошло… Осознав, что время пошло, я спохватилась и извлекла из портфеля свой диктофон.

— Подождите! — В ее голосе отчетливо прозвучали железные нотки. — Я ведь вас предупредила: согласна с вами встретиться и поговорить, а насчет интервью решу позже. Так что можете не спешить со своей машинкой!.. Так что там случилось с вашей Песочниковой?..

Похоже, интервью намеревались брать у меня! Я совсем было собралась ответить певице что-нибудь соответствующе-ядовитое, но вовремя вспомнила о нашем с Оболенским расследовании: ведь совершенно ясно, что Кареву с Милкой связывают какие-то враждебные отношения! Что ж, ради истины придется потерпеть…

— Милу убили два дня назад, прямо в редакции, — сухо сказала я. И коротко, опуская детали, пересказала обстоятельства Милкиной гибели.

Певица слушала меня не просто внимательно — напряженно. Сидя в кресле абсолютно прямо — не касаясь его спиной и плотно сжав колени. То же крайнее напряжение и суровость читались и в ее светло-голубых глазах, окруженных неожиданно черными ресницами. И, завершив изложение событий, я сочла, что настало время и для моих вопросов.

— Почему это вас так интересует? — произнесла я довольно задиристо. — Складывается впечатление, что вы… что ваш интерес ничего общего с сочувствием не имеет…

Впервые за все время нашего общения в глазах Карины мелькнуло что-то похожее на усмешку, правда усмешку горькую. И когда она заговорила, ее голос не то чтобы сделался доброжелательным, однако «железо» из него точно исчезло.

Откинувшись на спинку кресла, певица бросила на меня задумчивый взгляд и кивнула головой:

— Если хотите курить — курите… Пепельница на нижней столешнице. Не стесняйтесь, я к запаху табака отношусь совершенно спокойно…

Я немедленно воспользовалась ее разрешением и, закурив извлеченную на свет сигарету, в свою очередь вопросительно глянула на собеседницу.

Карина между тем поднялась со своего места и подошла к окну, которое прежде находилось за ее спиной. Отодвинув тяжелую синюю портьеру, она некоторое время разглядывала что-то внизу, на Тверской. Я ждала — и дождалась.

— Я всегда знала, — бросила она через плечо, — что рано или поздно эту тварь возмездие настигнет… — Певица резко повернулась спиной к окну, а лицом ко мне. — Вы знали, что ваша коллега — убийца?!

Очевидно, испуганное выражение моего лица Карину вполне удовлетворило. Потому что она вернулась в свое кресло и начала говорить:

— Значит, вы хотели сделать со мной интервью… А слабо выдать материальчик о том, как в точности такое же интервью, состряпанное вашей коллегой, стало орудием убийства невинного, чистейшего в мире человека?.. Вот…

Она молниеносно извлекла откуда-то из-за пазухи, очевидно заранее приготовленную, фотографию и положила ее передо мной.

Миловидная, юная девушка, почти девочка с пушистой косой и ласковыми, детскими глазами, глядевшая со снимка, показалась мне чем-то знакомой. Но назвать ее имя я после постигшего меня изумления Карининой внешностью не решилась бы. И гадать не стоит!

— Это Катюша Крымова, светлейшая ей память… Жертва вашей проклятой папарацци.

Катино имя, в отличие от ее снимка, говорило мне куда больше… Года три назад это была одна из самых ярких звездочек, уверенно восходивших на небосклон шоу-бизнеса. О ней много писали — в том числе и у нас, ее клипы постоянно мелькали по ящику, выгодно отличаясь от остальных, мелькающих еще чаще. Ее песни становились шлягерами среди молодежи благодаря не только чудесному, проникновенному голосу, но и своеобразной, какой-то, я бы сказала, наивной манере исполнения… Подчеркнуто наивным был и ее сценический имидж. Потому и стало Катино самоубийство громовым ударом и для многочисленных фанатов, и просто для слушателей. Ни тем, ни другим так и не довелось узнать, но какой причине эта улыбчивая девочка однажды ночью выбросилась с тринадцатого этажа высотки, неподалеку от которой жила… Но при чем тут Мила?!

— Господи, при чем тут Мила?! — повторила я вслух, с ужасом уставившись на Карину.

— Вы, надеюсь, помните это «дивное» интервью, которое Песочникова состряпала с Катенькой на целую полосу?

Я молча покачала головой. Объяснять Карине, что «чукча не читатель, чукча писатель», что далеко не всегда у корреспондентов хватает времени и сил, желания, наконец, прочесть в родной газете что-либо, кроме собственного материала, если таковой в номере имеется, смысла я не видела…

— А-а-а… — Она вдруг как-то увяла, расслабившись в своем кресле, и заговорила монотонно, почти без интонаций.

— Ну тогда слушайте. Может, хоть вас это чему-нибудь научит… Катенька приехала в Москву из провинции в шестнадцать лет. Вместе с мамой. Ее мама как раз ради Кати держала конкурс в МГУ — на место преподавателя французской литературы романо-германского отделения и, хотя бывает это крайне редко, выиграла его… К слову сказать, насколько я знаю, она была уже тогда немолодой женщиной, Катю когда-то родила «для себя», на излете родильного возраста. Катя ее страшно любила и постоянно тряслась за ее здоровье, у них никого на свете, кроме друг друга, не было — ни родственников, ни, если говорить о Москве, близких друзей… Ее мать лучше всех понимала, что Катька — талант. А у нас, как известно, таланты традиционно возможно реализовать исключительно в одной из двух столиц. Это в Штатах возможен знаменитый оркестр из какой-нибудь Богом забытой Санта-Барбары, а у нас…