Нарышкины, или Строптивая фрейлина - Елена Арсеньева Страница 23

– На Монмартре?! – возмутился Борис Николаевич. – Да это ж деревня на горе, там только и есть, что какой-то монастырь!

– Поверь мне, – торжественно произнес Тюфякин, – что, если графу д’Орсе взбредет в голову кататься по Монмартру, эта «деревня на горе», как ты изволишь выражаться, станет самым любимым местом всего парижского бомонда! А вы оба сделаетесь необычайно популярны, потому что появились в его обществе.

– Вот еще не хватало, чтобы какой-то щеголишка создавал мне реноме в Париже! – взъярился мой муж. – Я князь Юсупов, и моего положения с меня довольно! Никуда я не поеду, тем более что нам надо готовиться к представлению ко двору. А кстати, Петр Федорович, вы думаете, я не понял, отчего он нас звал кататься?!

В эту секунду Петр Федорович быстро взглянул на меня и, похоже, едва подавил желание озорно подмигнуть: я заметила, его лицо чуть ли не судорогой исказилось! Меня так жаром и обдало…

– Этот граф, как его там, конечно, откуда-то прознал, что я явился в Париж с поручением от нашего государя-императора, и теперь желал бы выведать суть сего поручения, – с непередаваемым апломбом провозгласил мой муж. – Все эти хлыщи, которые вечно курсируют между Парижем и Лондоном, как один шпионы! Нам, русским, между ними надо быть осторожными, чтобы не попасть в беду! Никуда мы с ним не поедем! Ни на какой Монмартр! Еще недоставало!

Мы с князем Тюфякиным даже не осмелились переглянуться, чтобы не расхохотаться и не выдать себя…

Когда мы прибыли, наш гостеприимный хозяин помог мне выйти из кареты и, пользуясь тем, что муж мой ушел вперед, пробормотал:

– Однако с этим господином (вы понимаете, о ком я говорю?) надо быть осторожней. Он неотразим, репутаций им погублено несчетно, и главная жертва его – леди Блессингтон, с которой он сожительствует чуть ли не на глазах мужа, а тот, бедняга, настолько им очарован, что ничего не видит, и видеть не хочет. Он создан для того, чтобы разрушать… Берегитесь его!

У меня даже мурашки по коже побежали! Уж сколько времени – как только я почувствовала себя беременной Николенькой – моя чувственность спала и я совершенно не ощущала себя обделенной оттого, что жила лишь платоническими влюбленностями, да и то – влюблялись лишь в меня, а я сама ни в кого, и даже взгляды государя-императора меня не столько возбуждали, сколько просто льстили. А в это мгновение… В это мгновение я почувствовала, что дрожу от желания оказаться в мужских объятиях, отдаться!

Надо ли уточнять, о чьих объятиях я мечтала и кому желала отдаться?..

Кое-как простившись с Тюфякиным, я бросилась в дом, сама не своя от стыда: казалось, наш добрый хозяин все понял!

Моя горничная Ариша служила мне много лет и видела меня насквозь. Аришу подарила мне крестная на именины, когда мне исполнилось семь лет, и она сначала была ужас какая неотесанная и пугливая, а потом со мной росла и училась и стала отменной служанкой и почти подругой для меня, у которой никогда женщин-подруг не было. Все женщины мне завидовали, а Ариша любила меня больше жизни, которую она всю мне отдала, во всех моих авантюрах она была при мне и мне помогала. Царство ей небесное – упокоилась она десять уж лет тому и уповала лишь на то, что скоро мы встретимся на небесах, – ан нет, я задержалась на земле… Конечно, ни о чем спрашивать Ариша не смела, только подглядывала исподтишка, вопрошающе, но я дождалась, пока другая моя горничная, Катерина, которая при туалете моем состояла, с делами покончит. Катюша, конечно, была очень милая девушка, но все же доверием у меня не пользовалась: ее муж мой, от моего ложа отлученный, порою использовал для утех, благо она была бесплодная, я ничуть не ревновала и даже рада была, что он ко мне не пристает, а все ж при ней никогда ни полусловом не откровенничала, ибо боялась, что мужу донесет. Наконец Катюша ушла, и я одним махом выложила Арише и все, что на балу произошло, и все, что рассказал Петр Федорович о графе д’Орсе. О чувствах своих я помалкивала – говорю же, Ариша меня насквозь видела!

– Сдается, жалко вам, Зинаидушка (из слуг только Арише дозволено было фамильярничать и звать меня не по имени-отчеству, не княгинею, барыней или вашим сиятельством), что не поедете завтра на эту их гору, как бишь ее? – задумчиво проговорила Ариша.

Я только уныло вздохнула в ответ.

– Не позволите ли с Евграфом словцом перемолвиться? – спросила она.

Евграф был вторым камердинером моего мужа (при гардеробе состоял) и женихом Ариши. Они непременно поженились бы, кабы по возвращении нашем в Россию Евграф не помер от той самой холеры, которая унесла жизнь моего свекра. Ариша от горя была чуть жива, но более ни за кого не пошла, хотя к ней не раз сватались и ко мне в ножки падали, чтобы отдала девку… Я б ее не неволила, однако Ариша сама не желала от меня уходить.

Хоть Евграф и числился слугой князя Бориса, настоящей его повелительницей была Ариша. Ради нее он на все был готов, и я знала, что преданность Арише он ставит выше верности хозяину. Поскольку преданность Арише означала также преданность и мне как ее любимой госпоже, я никак против этого не возражала.

Я поняла: Ариша что-то замыслила, – и кивнула.

Уложив меня в постель, она поцеловала мне плечико и ушла, а спустя довольно долгое время вернулась и прилегла на своем тюфячке в уголке (она всю жизнь спала при мне, вот только когда я замуж вышла, переселилась в закуток при спальне, но когда ночные посещения моего супруга прекратились, опять воротилась со своим тюфячком). Ариша сразу поняла, что я не сплю. Да уж, той ночью я извертелась в постели, наутро простыни были как изжеванные!

– Спите, барышня?

– Какой сон! – вздохнула я.

– Вот и Евграфу нынче не спалось, – хихикнула Ариша, – отправился по этому их Парижу гулять. Побывал возле одного дома на улице Бурбонов…

Я встрепенулась.

– Привратник там полуночник оказался, – продолжала Ариша. – Сидел на тумбе да покуривал. Евграф с ним и завел разговор.

Само собой, все наши слуги, которые при наших персонах состояли, говорили по-французски так же свободно, как мы. Иначе бы их в Париж не взяли!

– Очень тот привратник своего хозяина хвалил, да не англичанина, милорда этого, а французского графа, молодого красавца! Ходок, дескать, каких свет не видывал, и если решил какой дамы добиться, то непременно ее получит. Так и сказал: «Его сиятельство не промах, и задумай он поцеловать пятку самой императрицы, ей этого не миновать!» Так что не томите себя, барышня, суженого конем не объедешь!

Я тогда впервые поняла подлинный смысл слова «суженый». Как-то все считают: мол, это непременно жених. Да нет, это тот, кто тебе предназначен судьбой и ты кому предназначена, а на всю ли жизнь или на миг страсти – сие значения не имеет, ибо роковое влечение неодолимо.

Спустя много лет прочла я роман «La Fille aux yeux d’or» – «Златоокая девушка» моего любимого писателя Бальзака и вдруг наткнулась почти на те же самые слова, про пятку императрицы! И поняла, почему герой этого романа, Анри де Морсе, показался мне столь знакомым. Да ведь это совершеннейший портрет графа д’Орсе (даже фамилии звучали похоже)! «Горячий огонь очей, прелестные алые губы, шелковистый блеск черных кудрей, белая кожа, нежный овал лица превращают этих юношей в прекрасные цветы человеческие…» Только глаза у графа были черные, а у де Морсе – синие. Впрочем, возможно, Бальзака ввели в заблуждение те дьявольские синие огоньки, о которых я по сей день помню, а что он беседовал с привратником дома, где жил граф, я теперь не сомневаюсь – иначе откуда бы знал про эту «пятку императрицы»! И главная фраза, которая довершала портрет де Морсе, была такая: «Для женщины увидеть его – значило потерять голову, загореться одним из тех желаний, которые испепеляют сердце». Это о нем, о графе д’Орсе, сказано, именно таков он был, и неисполнимым желанием я загорелась…