Нарышкины, или Строптивая фрейлина - Елена Арсеньева Страница 22

Я всегда была скора на язык и не привыкла спускать обиды, мой муж это очень хорошо знал, ну а теперь узнает и этот наглец, который посмел делать мне замечания!

– Да вы на себя, сударь, посмотрите, – презрительно проговорила я. – У нас в России на ярмарках торговцы рубахами вот этак одеваются. Напялит на себя десяток изделий своего ремесла, чтобы руки освободить для подсчета монет, и ходит словно петрушка какой-нибудь. А подолы рубашечные да рукава у него один из-под другого торчат, из-под пятницы суббота, из-под субботы воскресенье. Так и у вас торчат ваши жилеты несуразные!

Как ни трудно мне было выразить это по-французски, я все же справилась, только вместо «петрушка» сказала «guignol»: так у них зовется персонаж кукольного театра, веселый такой малый, зубоскал, хоть и плут. Я этого гиньоля по пути на бал видела, князь Петр Федорович рассказал, что кукольный театр тоже «гиньоль» называется, и, в отличие от марионеток, он совсем недавно в моду вошел, всего лишь при Наполеоне Бонапарте.

Очень мне хотелось моего обидчика покрепче задеть своей речью, а он и бровью не повел, только усмехнулся и сказал:

– Поверьте мне, прекрасная дама, скоро самый последний медведь в вашей России станет напяливать на себя по нескольку жилетов, а без того ему из лесу стыдно будет выйти, потому что так делаю я, Альфред д’Орсе!

– Граф! – раздался в это мгновение радостный вопль, и князь Тюфякин чуть ли не обнимать бросился моего оскорбителя. – Счастлив видеть вас, сударь! А вы, как всегда, истинным оригиналом!.. Бог мой, какая фантазия, какой шик! – забормотал он, близоруко склоняясь к стройному торсу молодого человека, а тот снисходительно позволял себя разглядывать, небрежно улыбаясь, и… Не могу поручиться, что мне не почудилось! – вдруг подмигнул мне поверх согбенной спины Тюфякина, который лопотал, чуть ли не захлебываясь от восторга:

– Ах, один жилет пике, нитью золотой шитый, второй шелковый, в турецкий огурец, третий фиалкового бархата… Нет, это подлинный восторг! И какие же они узкие, наполовину только могут застегнуться… Ах, это вы нарочно, чтобы нижние лучше видны были… так, а рубашка на груди плоёная ^[25], и пуговички на ней все разные: одна золотая с эмалью, другая перламутровая, третья сердоликовая, четвертая черепаховая, а пятая… Ах, бриллиант немалый!

И тут я обратила внимание, что вокруг нас собралось уже немало мужчин, преимущественно молодых людей, которые делают вид, что болтают с дамами, или пьют прохладительное, или просто зевают по сторонам, а сами столь же пристально, как Тюфякин, изучают наряд моего собеседника (некоторые его даже лорнировали – разумеется, украдкой!), и губы их шевелятся, словно они зубрят наизусть, как гимназисты зубрят латынь: «Один жилет пике, нитью золотой шитый, второй шелковый, в турецкий огурец, третий фиалкового бархата…»

Наконец Тюфякин разогнул спину и вновь воззрился на этого господина с молитвенным выражением:

– Позвольте представить вам, граф, моих соотечественников, князя и княгиню Юсуповых.

Подошел Борис Николаевич, мужчины обменялись церемонными поклонами, лицо у моего супруга было настороженное, однако граф держался как ни в чем не бывало. В это мгновение явился главный распорядитель и пригласил меня вновь на тур вальса с принцем Шартрским.

Я ушла, а мужчины остались о чем-то говорить. Больше я графа в тот вечер не видела, но лишь только мы сели в карету, князь Петр Федорович немедленно принялся трещать как сорока, рассказывая о нашем новом знакомце, и так разговорился, что его было не унять. Он намеревался сойти у себя на улице Лаффит, которая была буквально в двух минутах от улицы Ле Пелетье, однако решил сперва проводить нас в Сен-Жермен, чтобы успеть все сообщить об Альфреде д’Орсе.

Сначала он долго повествовал о его бабушке, Элеоноре д’Орсе, по первому мужу Салливан, которая вместе со своим будущим вторым супругом мистером Кроуфордом и знаменитым Акселем Ферзеном немало приложила сил, чтобы спасти от казни Людовика XVI и Марию-Антуанетту с их детьми. Потом перешел к истории жизни самого графа, начав с таких слов:

– Знаете ли вы, друзья мои, кто такой денди?

– Острижен по последней моде, как денди лондонский одет… – немедленно процитировала я из Пушкина.

– Слышал я об этих петиметрах, об этих пустых щеголях, – брезгливо пробурчал мой супруг. – В Лондоне это некий Джордж Бруммель, любимчик короля Георга. Говорят, он бросил службу в армии, потому что там надо было пудрить волосы, а это давно вышло из моды. Он чистит туфли шампанским и не кивнет лишний раз приятелю, если из-за этого покачнется цилиндр, безукоризненно сидящий на его голове. Это ведь о нем написал Пушкин?

– Неведомо, – лукаво улыбнулся князь Петр Федорович, – может быть, и про Альфреда д’Орсе, который лишь недавно из Лондона воротился и успешно соперничал с «Красавчиком Бруммелем». Граф Альфред – образец денди. Бруммель ввел в моду шейные платки, а чего только не ввел в моду граф д’Орсе! Он свел этот город с ума так же, как Париж, где он теперь живет на улице Бурбонов, в особняке Нея. И Лондон, и Париж копируют его галстуки, трости, цвет панталон, манеру улыбаться… Однажды он, чтобы не промокнуть, купил у какого-то английского матроса его пэлток, как они называют форменную одежду, напялил на себя… Отсюда и взялось то, что теперь называют пальто, причем не приталенное, какое придумал когда-то лорд Спенсер, а свободное. Из-за графа д’Орсе англичане стали носить бородку! Когда он появлялся в Гайд-парке в своих лосинах орехового цвета, в сапогах с отворотами, в рединготе из турецкого шелка цвета лесной фиалки и охряных лайковых перчатках, на белой лошади – английские леди выстраивались вдоль ограды, чтобы полюбоваться им! Не пройдет и недели, как весь Париж станет щеголять в трех разноцветных жилетах, вот помяните мое слово!

Забегая вперед, скажу, что князь Петр Федорович оказался прав, а также оказался прав и сам Альфред д’Орсе, потому что очень скоро и в России без нескольких жилетов (из-под пятницы суббота, из-под субботы воскресенье) мужчине стало неуместно показаться в обществе!

Вообще замечу вот что. Каждый человек имеет в глазах окружающих некую цену, но иногда она настолько далека от его реальной цены и значимости, насколько далеки от истинных денег ракушки, которые в ходу у каких-нибудь бомбардцев, троглодитов, песиглавцев или не знаю кого. Так вот, у д’Орсе был редкий, редчайший дар внушать людям, что эти бомбардские ракушки несоизмеримо ценней денег! В этом был секрет его власти над окружающими.

– У графа двадцать пять лошадей, – заливался соловьем Петр Федорович. – Нынешняя зима была редкостно холодна, Сена замерзла, а на улицах сугробы лежали, так наш герой и его зять, герцог де Гиш, разъезжали по Парижу на санях. Одни сани были сделаны в форме дракона, другие – в форме лебедя.

– Ну, нашли чем русских удивить – санями! – привередливо фыркнул мой муж.

– Пока вы танцевали, Зизи, – продолжал Петр Федорович, – этот денди на завтра звал нас всех троих кататься с ним на Монмартре.