Пока не взошла луна - Надя Хашими Страница 23

– Сколько еще десятилетий мы будем обходиться без новых технологий в строительстве? Эта страна катится в прошлое! – возмущался Махмуд.

Я не узнавала собственного мужа. Его спина сгорбилась так, будто на нее легла тяжесть целого мира. Махмуд превратился в заросшую бородой оболочку себя. Я уже сомневалась, увижу ли когда-нибудь вновь высокого гордого мужчину, который кружил своих детей, пока те не начинали задыхаться от смеха.

В 1997 году Самира могла бы радостно собирать карандаши и повторять алфавит, готовясь идти в первый класс. Мы никак не могли объяснить дочери, почему она не может ходить в школу, как ее брат.

Я сказала ей, что это не имеет значения, и все свои силы направила на то, чтобы учить ее дома. Мне нравилось снова заниматься работой, к тому же так я на свой лад бросала вызов системе.

В 1999 году, всему наперекор, у меня опять начал округляться живот. Нам бы следовало радоваться, но я чувствовала себя так, словно задыхаюсь. Говоря с Махмудом о нашем будущем, я каждый раз сдерживала слезы:

– Как нам привести еще одного ребенка в этот мир? В этот Кабул, которого мы с тобой уже не узнаём? Для чего? Если родится мальчик, он вырастет и ничего не узнает о жизни, кроме страха и бород. И упаси Господи этого ребенка от горькой судьбы родиться девочкой! Я этого просто не переживу. Мне и так стыдно перед Самирой – она видит, во что я превратилась. Я корчилась от страха, пока эти бородатые тираны стояли с кнутом и грабили меня, лишая карьеры, подруг, возможности свободно ходить по улицам! Какое будущее ожидает здесь мою дочь?

Махмуд чувствовал такое же отчаяние, как и я.

– Ты права, Ферей. Пора нам уезжать. Все мои надежды на эту страну умерли. Каждый новый день хуже предыдущего. Я найду для нас выход. Буду молиться, чтобы успеть до рождения ребенка. Господи, как жаль, что я не поехал со всеми! Мы были бы уже в Англии, как твоя сестра и мой кузен. А теперь я здесь не могу даже дочь отправить в школу. Никогда бы не подумал, что дойдет до такого!

Я чувствовала облегчение, планируя наш отъезд, и страх оставлять дом. Но теперь, когда умерла свекровь, ничто меня здесь не держало.

Махмуд обратился к Рахиму – тот знал одного госслужащего (с каждым днем все эти должности значили все меньше и меньше). В обмен на почти половину наших скромных сбережений нам пообещали дать внутренние паспорта с печатями. Рахим выступал посредником. Он тоже получил вознаграждение – конверт с банкнотами.

Пересечение границы означало большой риск даже с документами. Рахим посоветовал нам запастись еще и иностранными паспортами, потому что с внутренними афганскими бумагами далеко бы мы не уехали. Рахим знал еще одного полезного человека – изготовителя фальшивых документов, известного как Посольство. Раньше этот ловкач работал в каком-то из кабульских печатных изданий. Когда талибы заставили прессу умолкнуть, Посольство тихонько перетащил домой зачехленную печатную машинку, набил карманы пиджака бутылочками с чернилами и начал заботиться о будущем своей семьи. Он, как и мы с Махмудом, оказался специалистом, которого лишили работы.

Однако между нами была разница. Посольство очень боялся бежать из Кабула, а мы очень боялись остаться. И тогда еще сложно было понять, кто делает правильный выбор.

Ферейба

13

До рождения ребенка оставалось два месяца. Однажды я отправила Салима на рынок за солью. У меня болела спина. Вот-вот должен был вернуться к обеду проголодавшийся Махмуд. В кухне не осталось ни крупинки соли, а без нее готовить рис и тушить мясо – напрасный труд.

Мой сын – искатель приключений – часто забывал о времени. Я поглядывала на часы, успокаивая себя тем, что по дороге он встретил друзей. Солнце нырнуло за вершины гор. Я ждала Салима уже два часа, хотя он должен был вернуться через двадцать минут.

Я села в кресло и принялась массировать поясницу. Мои нервы были на пределе. Услышав, что открывается калитка, я поспешила в гостиную, готовясь наброситься на Салима за то, что он болтался без дела, но довольная, что наконец он вернулся. Как оказалось, это немного раньше обычного пришел домой Махмуд. Он взглянул на меня и положил портфель на диван. Я видела, как муж обежал взглядом гостиную, пытаясь понять, в чем дело.

– Что случилось, Ферейба? Где Салим?

Я разрыдалась. Теперь, когда пришел Махмуд, я могла себе это позволить. Всю ту неделю я плохо спала и чувствовала себя изнуренной. Болели ноги и спина, а волнение за Салима доконало меня. Но дома я оставалась одна с Самирой, а она очень чутко улавливала мое настроение, поэтому до прихода мужа я старалась выглядеть веселой.

Обняв меня за плечи, он напомнил, что Салим по дороге на рынок, скорее всего, проходил улицу, где обычно играют его друзья. А еще, выполнив поручение, наш сын редко направлялся прямо домой. В этом плане мы с Махмудом очень отличались. Я волновалась постоянно, а он начинал волноваться слишком поздно.

Муж предложил поужинать. Так мы и сделали. Я застелила скатертью стол в гостиной. Самира принесла посуду и ложки – она всегда старалась вести себя хорошо, когда с братом возникали проблемы. Еда не имела вкуса, и дело было не в соли. Мое сердце заколотилось, когда я услышала, что открывается калитка. Махмуд накрыл мою руку своей.

– Джанем, дорогая, пусть заходит, – спокойно сказал он.

Я кивнула, машинально помешивая рис в своей тарелке, и посмотрела на Самиру. Ее темные глаза при звуке шагов брата блеснули.

– Салам, – пробормотал он, робко войдя в комнату.

Махмуд поднял голову. Он выглядел спокойным и собранным.

– Салим, иди умойся. Ты весь в грязи. Надеюсь, ты хорошо поиграл в футбол. Мама очень волновалась.

Салим, понурившись, пробормотал что-то в качестве извинения, оставил пакет с солью на кухонной стойке и пошел умываться. Когда он вернулся, мы уже убрали со стола все, кроме небольшой мисочки с рисом. Салим, пристыженный, но голодный, сел за стол, скрестив ноги. Мы с Самирой начали мыть посуду. Махмуд, устроившись в кресле, читал, как и каждый вечер.

Я украдкой заглянула в гостиную. Вмиг проглотив свой ужин, Салим сидел, уставившись в ковер на полу. Ожидание всегда хуже самого наказания.

– Салим, ты ничего не хочешь нам сказать? – спросила я, вытирая руки кухонным полотенцем.

Салим наклонил голову. Всей своей позой он просил прощения, но не мог произнести этих слов.

Махмуд опустил на кончик носа очки для чтения и положил книгу на журнальный столик. Он читал Ибрагима Халиля, кабульского поэта, щедрого на стихи. В семье Хайдари многие его любили. Когда Махмуд и Хамид учились в университете, он преподавал у них один из предметов. Я любила его стихи, но стоило их услышать, перед моими глазами сразу вставал муж Наджибы. Мне становилось ужасно стыдно, когда я вспоминала, что когда-то позволила кузену моего мужа читать мне стихи Ибрагима Халиля. Махмуд время от времени пытался поделиться со мной одним-двумя четверостишиями, но я не могла слушать. Мне это казалось нечестным.