Победа для Александры - Надежда Семенова Страница 23

Вечер не желал угасать. Валек, Гриша, Саша и счастливый Костя перебрались уже в третий бар. Поначалу Саше было неловко, она попыталась было заплатить за свой кофе, но в глазах ребят появилось столько искреннего недоумения, что она сдалась. Когда кончились деньги у Валька и Кости, эстафету подхватил Гриша. Его карманы оказались необычайной глубины. Костя добродушно подтрунивал над товарищем:

— Вот кто не даст нам с голоду помереть.

Гриша важно кивал и под общий смех доставал откуда-то очередную свернутую в трубочку купюру. Но даже Гришины запасы вскоре иссякли, так что было решено отправиться по домам. На оплату последнего счета собирали мелочь по всем карманам, Саша вытащила единственную денежку. Гриша привстал со своего места, чтобы взять ее в руки, но Валек удержал его за рукав, а Костя со словами: «Ребенка мне не обижайте!» — прикрыл деньги ладонью. Гриша дурашливо пожал плечами и вопросительно поглядел на девушку. Саша покраснела и хотела сказать, что никакой она не ребенок, и потом, она участвовала в походе вместе со всеми и должна внести свою лепту… Саша даже открыла рот, чтобы произнести это вслух, но осеклась на полуслове.

На Костином лице застыло упрямое, почти злое выражение. Его уши пылали, губы были крепко сжаты, взгляд уперт в одну, ему только видимую точку. Константин выглядел точно так же, как сегодня на ринге, перед тем как обрушить на соперника град точных ударов. Саша не испугалась, нет, она понимала, что Костя, как и любой по-настоящему мужественный мужчина, никогда не ударит того, кто слабее его, а уж тем более женщину. Сашино изумление было связано с тем, что она сейчас поняла.

Если она будет настаивать, то больно ранит мужское самолюбие. Для Кости это будет равносильно отказу в его праве на мужественность. Никакие слова не помогут, Костя поймет только одно: Саша сомневается в том, что он — мужик. Вот Гриша, расчетливый, прагматичный Гриша относится ко всей этой ситуации сугубо делово, не как к вопросу чести. Это понятно. Валек? Саша поглядела на товарища, пытаясь прочитать по его лицу реакцию. Валек сидел, чуть приоткрыв рот, и ковырялся сосредоточенно в кармане куртки. Внезапно его лицо озарила светлая улыбка, и он с торжествующим видом вытащил измятую, сложенную вчетверо купюру. Тусклое освещение не позволяло сразу определить ее достоинство, и все четверо завороженно склонились над столом, прильнув друг к другу головами, наблюдая, как Валек с видом фокусника разворачивает бумажку.

— Ух! — раздался общий облегченный вздох, теперь самым состоятельным по праву оказался Валек.

На улице хлюпал осенний дождик, поливая разгоряченные головы. Гриша беспокойно покрутился на месте в поисках машины. Окрестности были пусты. Из-за угла вынырнула озябшая фигура. Невероятно грязный мужичок приблизился к ребятам с видом сомнамбулы, принеся с собой запах кислого белья и «свежего» мусора. Постоял, покачиваясь, собираясь с мыслями, притушенными непогодой, ткнул в Костю пальцем и провидчески произнес:

— Мужик!

Костя оглядел бомжа с высоты своих ста девяноста и устало ответил:

— Денег нет!

— И не надо! — гордо возвестил бродяга.

— А чего тебе надо, папаша? — удивленный, подключился к беседе Валек.

Бомж строго посмотрел на него и, назидательно подняв кверху замызганный палец, фыркнул:

— Не лезь, пацан, — снова качнулся в сторону Кости, по пути, словно только разглядев Сашу, галантно шаркнул дрожащей ножкой, — мадам!

Саше стало ужасно смешно: опустившийся грязный питерский бомж потерял человеческий облик, но не манеры.

— Прошу прощения, — дрожа всем телом, продолжил клошар, — облагодетельствуйте! Сигаретку… одну!

Высказав просьбу, бродяга, будто потратив все силы, начал заваливаться на мостовую. Костя схватил бродягу в охапку раньше, чем успел сообразить, проявив поистине боксерскую скорость реакции.

— Да полегче ты, — ехидно укорил Валек отряхивающегося, как брезгливый пес, Костю, помогая тому подтащить бродягу к стене дома. Костя пробурчал что-то неясное и понарошку отвесил другу подзатыльник. Теперь бомж сидел на тротуаре, бледно-грязно-синеватый, свесив на грудь нечесаную голову в зимней шапке из полинялого темного кролика, раскинув ноги в отвратительно пахнущих брюках. Один раздолбанный башмак упал, оголив странно белую ногу с распухшими гнойными, почти лишенными ногтей пальцами. Казалось, он был без сознания.

Гриша раскурил сигарету и сунул ее в безвольно открытый черный провал рта. Бомж закашлялся, неожиданно пришел в себя, округлил глаза до размеров полноценной кофейной чашки и с силой втянул в себя драгоценный дым. Он курил, держась за сигарету обеими руками, бережно придерживая указательными и большими пальцами дрожащих рук. Благоговейно закатывал глаза, выпускал из ноздрей дым, по-видимому казавшийся ему невообразимо сладким. Время от времени высовывал язык и блаженно облизывал сморщенные, похожие на гнилые грибы губы.

Саша стояла чуть поодаль, наблюдая, как крепкие, прилично одетые молодые ребята хлопочут вокруг бомжа. На их утренних, несвежих после выпитого лицах странно перемешались два разных чувства: брезгливости и… любования. Друзья стояли тесным полукругом возле курящего бомжа и не могли не любоваться отсветом редкого счастья, когда-либо блуждавшего на человеческом лице.