Ночь Дон Жуана - Ганс-Йозеф Ортайль Страница 23

Сложнее всего был финал! Как сделать его более серьезным, трагичным, но в то же время не слишком тяжелым? В конце концов Дон Жуан спускается в преисподнюю, а отец донны Анны появляется из царства мертвых, чтобы лично отвести туда этого развратника! Никто не воспримет такую сцену всерьез. Однако из нее нельзя сделать фарс, иначе все станут потешаться над оперой. Нужно соединить строгость и насмешку, чтобы зрители испугались при виде смерти, преисподней, но в то же время поняли, что можно веселиться даже перед вратами ада!

Очень хорошо, Моцарт, удачная фраза: «Веселиться перед вратами ада!» Однако да Понте не сможет использовать ее. В лучшем случае он заставит Дон Жуана плясать. Лоренцо понимал все слишком буквально! Как тяжело иметь дело с такими людьми, которые все понимают буквально! Иоганн Батист, дворянин из Зонненберга, был истинным виртуозом в этом искусстве. К сожалению, со временем он испортил и сестру своей сухой, прямолинейной натурой. Раньше, когда они еще жили в Зальцбурге, Мария Анна была настоящей проказницей. Даже несмотря на пристрастие к редису сестра была веселой и взбалмошной девчонкой, особенно когда одевалась во все зеленое. Например, если на ней был ее зеленый жилет с парчовыми лентами. Тогда она могла бы подшутить даже над тремя львами.

Наверное, пришло время немного позаботиться о синьорине. Так, как это сделала бы его сестра, если бы увидела его одного за картами. Моцарт раскладывал пасьянсы, чтобы успокоиться. С той же целью он играл на бильярде. Некоторые горячились во время игры, но только не Моцарт. Маэстро успокаивался, играя в такие игры.

«Не хотели бы вы ветчины и редиса?» — Господи, он не мог задать синьорине такой вопрос. Тогда девушка подумает, что он не в себе. Хотя для него было важно оставаться немного не в себе, ради музыки. Но что же следовало сказать, чтобы не напугать девушку еще больше?

Когда Анна Мария посмотрела в его сторону, он поднял свой бокал и улыбнулся.

— Ваше здоровье, сударыня!

Теперь она призадумалась, стоит ли ей ответить. Да, она подняла свой бокал и тоже выпила за его здоровье, не произнося ни слова, то есть это было пол-ответа, немой ответ, ответ без слов. В общей сумме это составляло тринадцать дукатов.

— Сударыня, меня зовут Траутман. Я работаю писарем и переписчиком нот в нашем театре. Сейчас у меня много работы. Поэтому я рад, когда мне хотя бы ночью удается найти покой.

Графиня снова задумалась, стоит ли ей отвечать. О Господи, нужно было хотя бы что-то сказать, услышав это диминуэндо. [5]

— Неужели так много приходится переписывать?

— Я с радостью расскажу вам об этом, сударыня. Вы не позволите мне пересесть за ваш столик? Так мне будет легче — не придется повышать голос.

Она улыбнулась. Она в первый раз улыбнулась! Ей понравилось, что он сказал «не придется повышать голос». Девушке в синем жилете, которая теперь казалась более приветливой, понравилось выражение «повышать голос». Оно понравилось бы и сестре в зеленом жилете. Однако не стоило их путать. Нет, не стоило этого делать. Он и так уже выпил два или три лишних бокала. Моцарт поднялся, взял свой бокал и сел за ее столик.

— Рад знакомству, — сказал он и снова улыбнулся. — Как бы то ни было, вы улыбаетесь, и я очень рад этому. Когда вы зашли сюда, я подумал, что за вами гонятся черти. У вас был такой испуганный вид! С вами что-то произошло?

— Нет, но я очень благодарна вам за то, что вы беспокоитесь обо мне. Люди нечасто заботятся о ближнем. Но ничего не произошло, я просто немного заблудилась.

— Может, я смогу вам помочь? Я знаю город как свои пять пальцев, каждый его уголок.

— Посмотрим. Вы хотели рассказать мне о вашей работе писаря и переписчика нот.

— Да, дорогая Мария Анна. Простите, что это я говорю? Вы напоминаете мне мою сестру, скорее, ваш синий жилет напоминает мне о ней. Только у нее он зеленый. Разве это не странно?

— Конечно, тем более что вы не знаете, как меня зовут.

— А как вас зовут?

— Меня зовут…

— Нет, не может быть! Неужели вас зовут. Мария Анна?

— Не совсем! Меня зовут Анна Мария!

— Анна Мария?

— Да, именно!

— О Господи, вы меня совсем запутали. «Представь, — скажу я сестре, кстати, она замужем и живет в другом городе. — Представь, в Праге я познакомился с копией твоего зеленого жилета». Только, пожалуйста, не говорите, что у вас есть брат, который тоже носит серый сюртук, как и я!

— Не беспокойтесь, у меня три брата и сестра. Кстати, она тоже замужем и живет в другом городе.

— Ваши родители живы?

— Моя мать умерла уже давно, а отец умер несколько дней тому назад.

— Мои искренние соболезнования, сударыня! Надеюсь, что вы поверите в мою искренность, особенно если я вам скажу, что мой отец умер несколько месяцев тому назад. Тогда, как я полагаю, вы живете со своими братьями?

— Нет, они уже давно уехали. Я живу одна. Я служу камеристкой у молодой графини Пахта.

— А, мое почтение! Теперь я понимаю. Но как же вы попали сюда?

— Графиня живет наверху, в монастыре в Градчанах. Спускаясь оттуда, я заблудилась в темных переулках.

— Вы сбились с пути?

— Да, немного. Вы правы; Я сбилась с пути.

— Ну конечно! И этот путь привел вас в винный погребок, к Траутману, переписчику нот!

— Вы хотели рассказать об этом!

— Вы услышите обо всем, о чем только пожелаете! Только ответьте на один вопрос: вы любите ветчину? Я хотел бы заказать ветчины и пучок редиса. Можно предложить вам такую незатейливую трапезу?

Вот она снова рассмеялась. Как она смеялась! Она действительно умела смеяться! Моцарт сделал заказ и попросил принести еще два бокала вина. Он придвинул стул поближе к столу и спрятал карты в карман. Девушка очень сильно напоминала Марию Анну. Это было прекрасно!

«Меня зовут Траутман, мое почтение» — такая роль была близка к действительности, но в то же время и далека от нее. Она давала ему свободу и заставляла все время помнить о том, кто он на самом деле. При этом было достаточно возможностей поговорить о музыке, об опере и о композиторе, великом маэстро! Камеристки любили такие истории. Им казалось, что мир театра — нечто особенное. Хорошо, он придумает для нее красивую сказку, расскажет о снах Дон Жуана. Когда они вдоволь намечтаются, Моцарт выведет ее на знакомый путь, подальше от чертей, гнавшихся за ней, или от их окриков.