Четвёртый Рим - Таня Танич Страница 23

Мы заканчиваем четвёртый курс, в общаге жить нам остаётся полгода, поэтому все озабочены планами насчёт будущего жилья. Возвращаться в родные пенаты никто не хочет, поэтому мы уже сейчас пытаемся скооперироваться и найти партнеров по совместному жилью. Девчонки из двести пятой не раз предлагали мне войти в долю, но дать свое согласие мне мешает одно — у меня почти никогда нет денег. Я сразу их спускаю на всякие-разные проекты, которых в моей голове тысяча и одна шутка. Так что мой уживчивый характер и хорошая репутация перечёркиваются напрочь моей непрактичностью.

Но если послушать их и продать этот мобильный… В конце концов, зачем он мне нужен? Мне было хорошо и с моей трубкой, и за месяц использования более дорогого аппарата я поняла, что в главном — удобстве пользования — отличий нет. Да, этот телефон смотрится более ярко, играет крутой полифонией и его можно заряжать, не дожидаясь полной разрядки батареи, но…

Но мне так нужны средства на мои проекты, что, может, действительно взять и загнать мобильник на радиорынке? Куплю себе новую трубку, попроще, отложу деньги на первый месяц за квартиру или комнату, а остаток смогу потратить на аренду помещения. Черт… Какая заманчивая идея…

За исключением того, что я могу об этом только мечтать, но никогда не сделаю. Потому что это Ромкина трубка, не моя.

Я не могу воспринимать ее как свою собственность. Просто не могу. Кроме того, внутри все ещё живет надежда на то, что когда-нибудь он придет ко мне и скажет — а где моя трубка, Женька? Неужели ты ее продала? Никогда не думал, что ты такая меркантильная. Вот это поворот, а прикидывалась святошей!

— Да ладно! Запреты — они у нас в голове. Ты сама решаешь, что можно, что нельзя. Так что давай, на выход со мной. Потом в ларёк. Там мы затариваемся и возвращаемся сюда. Ты, главное, не дёргайся и проходи, как обычно, мимо коменды. Ты тут живешь. А я твой сосед с филфака. Типа первокурсник.

— Ты не похож на первокурсника…

— Ну похер, значит, выпускник, который зашёл в гости. Я тебе говорю — не дёргайся. Меня сюда раз пустили, значит, и второй раз пропустят. На крайняк — договоримся. Закупимся с расчетом на коменду. Что она у вас любит? Шоколадки или прибухнуть?

Застываю как вкопанная посреди коридора, напротив так называемой «рекреации» — зоны отдыха на этаже, в которой давным давно перебиты все лампочки и ночью она становится уютным местом для парочек и компаний с портвейном и гитарами. В общем, зона, где темнота друг молодёжи во всех смыслах.

Но… Почему вместе с голосом какой-то незнакомой девчонки оттуда раздаётся Ромкин голос? Я что — двинулась на этой почве и у меня галлюцинации?

Или все-таки это правда?

— Коменда… она выпить не против. А я люблю шоколадки.

— Ну, так не вопрос. Купим тебе шоколадки. Сколько захочешь — только скажи…

Чувствую, как сердце, подпрыгнув куда-то ближе к горлу, так же стремительно обрывается и падает вниз, в самые пятки, а рука, сжимающая его мобильник, дрожит то ли волнения, то ли злости. Потому что следующий за этим тихий неразборчивый шёпот прерывается весьма недвусмысленными звуками.

Офигеть. Просто офигеть. Они там что, целуются?

— Ты в комнате одна живешь? Или с кем-то?

— Нет, не одна, — голос девушки становится чуть громче. — Но я… Я попробую договориться с девочками…

Нет, ну зачем же договариваться? Лучше напросись к нему в гости, у него там пол-этажа какого-то дома и джакузи с пятью режимами. Налопаетесь своих шоколадок, залезете вместе в джакузи и утонете к чертовой матери! И никто над вами не заплачет. Я — так точно.

Эта негуманная мысль пульсирует в висках, пока я стою посреди коридора скорбным памятником собственной глупости — а они там, в паре метров от меня, продолжают целоваться, судя по звукам, прямо-таки взахлёб.

Совершенно отчётливо слышу, как шуршит одежда — то ли футболка, то ли юбка. Активно так шуршит, что ещё больше будоражит мое воображение, которое начинает подсказывать, что надо быстрее уходить — с такими темпами скоро никому не придётся ни о чем договариваться, у них есть темная рекреация, есть подоконник. Вообще-то, был еще и угловой диванчик, но в прошлом году филфаковцы разнесли его во время празднования «горки», чему я снова коварно радуюсь.

— Слушай… А может, ну его нахер, эти магазины? Потом сходим.

— Потом нас не выпустят…

— И че?

— И… хорошо… Потом сходим.

Да что же ты с ней делаешь, почему у неё такой голос? Пальцы другой руки сжимаются в кулак, и я не могу понять, на кого я сейчас сильнее злюсь — на него, совсем не больного и не умирающего в муках, или на себя, романтическую дуру, раскисшую так, что едва не завалила сессию и практику, или на неизвестную девчонку, которая на самом деле ни в чем не виновата, кроме того, что она сейчас с ним, так же развесила уши, как и я недавно.

— Не бойся, — продолжает шептать он ей, а я, стоя совсем рядом это отчётливо слышу, как будто обращаются ко мне. — Тут никого нет.

— Ром… Я не знаю. Страшновато как-то.

— Забей… Запреты — они только в голове у нас, помнишь?

Охренеть! Да, действительно, какие уж там запреты? Зачем, вообще, обращать внимание на какие-то правила, давать обещания, которые не собираешься исполнять, щадить чьи-то там чувства? Пофиг! Это все глупые условности!

— Ой, да ладно вам! Чего бояться? Тормоза придумали трусы! Вы в ларёк идёте, иди уже передумали? Мне минералка нужна, захватите заодно?

Слышу свой голос и понимаю, что это провал. Злости во мне становится так много, что она взрывается, подчиняя себе мою волю, и теперь я наблюдаю за собой словно со стороны.

Кажется, это небольшой аффект, такое бывает от слишком сильного выброса адреналина — несмотря на то, что я взбешена и неожиданно для себя вмешиваюсь в разговор, не могу отключить внутреннего аналитика, который с безжалостной честностью фиксирует все, что я творю.

А творю я какую-то дичь.

Пересекая рекреацию в направлении окна, где ожидаемо нахожу эту парочку, включаю подсветку на мобилке, свечу им прямо в лицо.

Ромка реагирует первым:

— Эй! Какого хрена!

Я прервала их как раз вовремя — одной рукой он спешно застёгивает джинсы, его подружка, голая до пояса, сидя на подоконнике, прикрывает грудь и боится даже пикнуть от страха. Бросаю на нее быстрый взгляд — совсем маленькая и наивная, курс первый-второй, не больше.

— Выключи свет, ты, чокнутая… — хватая меня за руку и продолжая жмуриться от бьющей прямо в глаза подсветки, шипит он мне в лицо. — Какого ты лезешь? Тебя кто-то трогал?

Не знаю, то ли он меня не узнал, то ли уже успел забыть — но в эти самые секунды я чувствую, что прямо таки ненавижу его. Ненавижу так горячо и яростно, что готова пальцами вцепиться в его чертовы волосы и таскать по всему корпусу, пока вся шевелюра не останется у меня руках. Желательно вместе со скальпом.