Джейн и Эмма - Джоан Айкен Страница 21

— Сомневаюсь, что в будущем у нас будет хотя бы один спокойный день. На мирную семейную жизнь больше нет ни одного шанса.

— О, я думаю, дорогой, мы притремся друг к другу и будем сосуществовать вполне терпимо, как только мама обустроится и привыкнет, — спокойно ответствовала миссис Кэмпбелл. — А тебе пока придется чуть больше времени проводить в своем клубе.

Сама миссис Кэмпбелл, не считавшая своим долгом лицемерно изображать привязанность к матери, решила еще больше времени уделять своим комитетам. Таким образом, основное бремя присутствия миссис Фицрой в доме легло на детей.

Мисс Уинстэбл, конечно, была давней союзницей этой дамы, ведь ее когда-то впервые наняли гувернанткой именно в дом миссис Фицрой к двум ее собственным дочерям. Она была счастлива, узнав о приезде своей прежней нанимательницы на Манчестер-сквер, и постоянно ставила ее девочкам в пример, как воплощение элегантности и благовоспитанности.

— Какие манеры! Какой внешний вид! Какое достоинство! Все-таки породу видно с первого взгляда. Даже королеве до нее далеко.

Миссис Фицрой действительно была на удивление элегантна. «А какой ей еще быть, принимая во внимание стоимость ее гардероба?» — мрачно ворчал полковник Кэмпбелл. И в самом деле, до того как Париж был отрезан террором, миссис Фицрой совершала регулярные ежегодные путешествия в столицу моды и никогда не покупала ничего, кроме разве что сорочек, в других местах. После того как кульминацией весьма огорчительных событий стала смерть французского короля и королевы, она была вынуждена прекратить свои визиты, но все же старалась поддерживать переписку с людьми, сведущими в моде, и получала рисунки, выкройки и отрезы намного раньше, чем остальная британская публика. Она узнала о таких оттенках, как египетский терракотовый и серый антик, прежде всех своих знакомых и первая стала следовать шокирующей моде носить красную бархатную ленту на шее — символ гильотины, — к яростному возмущению своей дочери, которая хоть и не была в тот момент в Англии, но узнала о возмутительном поведении матери из писем шокированных друзей.

Внешне миссис Фицрой была похожа на дочь и внучку: очень худая, с длинным носом, тонкими губами, светлыми близко поставленными глазами и великолепной бело-розовой ухоженной кожей. Ее светло-русые волосы, уже начавшие седеть, всегда были завитыми и уложенными в высокую прическу в классическом греческом стиле, а одежда была предметом восхищения всех женщин в доме, за исключением собственной дочери.

— Даже странно, что вкусы мамы т-так сильно отличаются от б-бабушкиных, — сказала Рейчел Джейн. — Если бы они не были так похожи внешне, никто бы не поверил, что они родственники.

Джейн не считала это обстоятельство странным. Ей, наоборот, казалось нормальным, что дочь миссис Фицрой захотела как можно меньше походить на мать, тем более такая умная и здравомыслящая особа, как миссис Кэмпбелл.

А миссис Фицрой, со своей стороны, никогда не упускала возможности высказаться относительно вкуса бедняжки Сесилии.

— Одежда моей дочери не поддается описанию. Боюсь, она переняла свои представления о моде от корсиканских рыбачек. Тут уже ничего не поделаешь. Но возможно, я еще успею привить хотя бы какие-нибудь понятия о приличиях и хорошем вкусе моей внучке. Но почему все обстоятельства против меня? Ее отец — неотесанный грубиян. А этот дом… в нем же почти нет мебели! С таким же успехом можно жить в амбаре.

К счастью, миссис Фицрой привезла кое-что из вещей, чтобы обустроить свои личные покои, превратив их, по словам полковника Кэмпбелла, в подобие отвратительного восточного базара, а не в человеческое жилье. Он никогда не переступал порога комнаты тещи, если его не вынуждали к этому чрезвычайные обстоятельства.

Миссис Фицрой была очень недовольна своей спальней. И конечно, сразу потребовала комнату для своей служанки Флери. Единственным способом удовлетворить это требование, по мнению полковника Кэмпбелла, был перевод девочек в заднюю часть дома и водворение миссис Фицрой в комнату Рейчел, а Флери — в комнату Джейн.

Но миссис Фицрой нашла это предложение возмутительным и не преминула немедленно заявить об этом.

— Жить в передней части дома, где я буду слышать все звуки с улицы! И там нет солнца! Темно, холодно! И почему, спрашивается, я должна жить в комнате меньшей по размеру, чем та, что предназначена маленькой выскочке Фэрфакс? Почему я не могу поселиться в задней части дома?

— Мадам, вы сами потребовали, чтобы служанка была рядом. К тому же у вас очень большой шкаф. И с какой стати ваша служанка должна спать в самой лучшей комнате в этом доме?

Спор так и не был решен. Он длился неделями, месяцами, а потом и годами, временами перерастая в открытые боевые действия — тогда отношения становились особенно напряженными, потом затихая и приобретая характер партизанской войны, с внезапными засадами, неожиданными обстрелами и ведением подкопов. И он стал первопричиной всех конфликтов, хотя, конечно, имелись и другие. Миссис Фицрой сосредоточила свою неприязнь на Джейн.

— Так странно — привезти ребенка неизвестно откуда. По-моему, это чудовищная ошибка! Неизвестные корни, да мало ли кто мог быть у нее в роду? Ну, Фэрфакс — это еще ладно, но Бейтс — что это за имя? Подумать только — Бейтс! Чего можно ожидать от подобной полукровки? Поощрять Рейчел к непослушанию и всякого рода глупой чепухе? Музыка? Зачем, скажите на милость, ей музыка? Девушке вполне достаточно уметь аккомпанировать себе, чтобы спеть одну или две баллады, так что все эти занятия совершенно не то, что необходимо ребенку. Руки Рейчел ужасно тонкие, так что их совершенно ни к чему показывать во время игры на фортепиано, и, кстати, последнее, что ей нужно, — это приобрести репутацию книжного червя и синего чулка в отличие от той другой девчонки, которая должна будет зарабатывать себе на жизнь…

Миссис Фицрой не видела никакой необходимости в постоянном проживании Джейн на Манчестер-сквер, тем более после ее приезда, и не замедлила озвучить свое мнение. В целом это пошло Джейн на пользу: полковник Кэмпбелл едва терпел свою тещу, и ее неодолимая непрекращающаяся враждебность по отношению к Джейн восстановила и даже увеличила благосклонность к ней полковника. Прежние грехи, несовершенства и ошибки, такие как поощрение непокорности Рейчел, были забыты; домочадцы сплотились против общего врага. Полковник даже как-то сказал жене, что Рейчел здорово повезло: рядом с ней есть добрая подруга, и они могут утешить друг друга, когда старая ведьма шумит больше обычного.

Здесь он клеветал на миссис Фицрой, которую никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать ведьмой. Язвительность была ее главным оружием, оставаясь внешне добродушной, она буквально плевалась ядом.

— Мое дорогое дитя! Повернись! Твоя нижняя юбка! Твое платье! Откуда ты взяла этот носовой платок? И волосы развились. Прошу тебя, держись прямо и соберись, когда я к тебе обращаюсь. А теперь послушай, что я скажу: изящество и манеры чрезвычайно важны. Пожалуйста, хотя бы попытайся выглядеть воспитанной юной леди, а не ужасной маленькой уличной девчонкой.