Дочь Луны - Рут Валентайн Страница 21

— О Господи!

— Такие вот у них были представления о гостеприимстве, — усмехнулся он.

— И… как же ты сумел убежать?

— Мой славный дружище, Рэнсом Лэйерд. Ты с ним скоро познакомишься, он твой ближайший сосед. После артобстрела и ковровой бомбардировки лагеря он рискнул пробраться туда в надежде найти мой труп. Не найдя меня среди обломков и тел убитых, он сообразил, что я, возможно, еще жив, начал прочесывать территорию и обнаружил яму. Я к тому времени так отощал и ослаб, что он без труда вынес меня на своих плечах. Впрочем, «без труда» — это так, для красного словца. Положа руку на сердце, я до сих пор не пойму, как это ему удалось. Потом, задним числом, я перестал злиться на партизан: мы для них были враги, воевали на их территории… Но факт остается фактом — я был не просто в полушаге, а на волоске от смерти…

Фэйт вдруг обнаружила, что ее не пугает больше собственный страх, он стал таким ничтожным в сравнении с тем, что пережил этот сильный мужчина. Стремительно, не раздумывая, она обняла Мика, прислонившись к могучему, бессильно опустившемуся плечу. Она не сказала ни слова — слова были не нужны, просто прижалась к нему, словно хотела всю его боль вобрать в себя.

Мик бережно обнял Фэйт, кожей ощущая ее горячее дыхание. Кошмар вьетнамского плена, последнее время посещавший его куда реже, чем раньше, вдруг отступил и показался таким незначительным перед сегодняшней реальностью — перед теплом, возбуждающим ароматом прильнувшей к его груди женщины.

И насколько живительны были для него ее ласка и нежность, настолько непереносимым было осознание своей потребности в них. Много лет назад Мик Пэриш разделил для себя способность любить самому и потребность в ответной любви, потому что если с первой он мог справиться, то второй суждено было оставаться кровоточащей раной всей его жизни.

И вот сейчас, именно сейчас, хрупкость и незащищенность этой маленькой, чуткой, нежной женщины пробились через все бастионы, возведенные им вокруг себя.

Ей нужны были его защита, его сила, его ласка — и это оказалось величайшим счастьем, о котором он мечтал лишь в самые редкие мгновения своей жизни.

Чуть приподняв Фэйт, он посадил ее к себе на колени. Она обратила лицо ему навстречу — ни капли сомнения или колебания, лишь отсвет заново воскресшей надежды.

Выдохнув воздух из легких, Мик легко, мягко, нежно коснулся ее губ, и, к своему изумлению, почувствовал ответ. Робкий, неуверенный, но — ответ. Он имел обширный опыт отношений с женщинами, и в его азбуке основой всякой интимной близости являлось взаимное согласие — единственное условие обоюдного наслаждения.

В неловком ответе Фэйт он почувствовал неуверенность, и сперва хотел отпрянуть, но передумал и вместо этого прижал ее лицо к своей груди. Она замерла у самого его сердца.

Миком овладели противоречивые чувства. Только оторвавшись от женских губ, он понял, как жаждет ее, как изголодался по женскому теплу. Хватит, сказал он себе. Пора остановиться! Но эта женщина обладала какой-то особой силой, она была способна пробуждать в нем чувства, о существовании которых он уже начал забывать. Она с первых минут своего появления ухитрилась сломать все барьеры, порушить взлелеянное им одиночество, внесла смуту в царство его уединения. Играть с огнем и дальше было бы верхом глупости.

— Мик!

— Фэйт, я…

Интересно, а что я? Что тут вообще можно сказать?..

— Не надо ничего объяснять, — торопливо заговорила она. — Понятно, что для мужчины я не представляю интереса, тем более в нынешнем своем положении…

Он нежно притронулся пальцем к ее губам.

— Ты сама не понимаешь, какую чушь говоришь.

Ее губы непокорно шевельнулись. Сидя у него на коленях, она наверняка ощущала всю степень его возбуждения, но собиралась спорить с ним. Смех да и только!

— Тсс! — Мик улыбнулся. — Ты играешь с огнем.

Оказывается, она не заметила, как он возбужден. Для Мика это стало очевидным, когда через секунду Фэйт вдруг ошеломленно застыла. И щеки ее сразу же вспыхнули. Теперь она получила неопровержимое свидетельство!

Мик напрягся, ожидая, что она перепугается и попытается вырваться из его рук. Но она по-прежнему сидела, не шелохнувшись, а потом, помедлив, искоса взглянула ему в лицо.

— Женщина прекрасна во всех своих жизненных проявлениях, Фэйт. — Ему казалось, что он произносит банальность, но для Фэйт его слова звучали совсем иначе. Она замерла, а затем, поймав его руку, положила на свой живот. Секундой позже он почувствовал, как ребенок шевельнулся.

— Я все это время чувствовала себя толстой уродиной и мучилась от одиночества, — тихо сказала она. — А благодаря тебе вновь стала красивой и избавилась от страха. — Улыбка тронула ее губы, глаза заискрились. — Но несмотря ни на что, я все же толстая, и мне не хотелось бы давить на тебя всем моим весом.

Может быть, себе она и казалась толстой, но для Мика весила чуть больше пушинки. Тем не менее, он приподнял ее и усадил рядом. Вообще-то, ему следовало отодвинуться подальше, чтобы соблюсти безопасную дистанцию, но она, нарушая игру, тихо припала щекой к его плечу.

— Ты уверена, что хочешь перебраться к себе на ранчо и вести самостоятельную жизнь? — неожиданно сменил Мик тему разговора.

— Да. — Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять по его выражению, хочет ли он, чтобы она осталась здесь.

— Подумай еще. Если что-то стрясется, я должен быть рядом, чтобы успеть прийти на помощь. Вокруг нас на многие мили ни души, и тебе лучше остаться здесь, если, конечно, ты не наймешь какую-нибудь женщину, чтобы она жила при тебе.

— Не беспокойся, Мик. Поверь, там я буду чувствовать себя спокойнее, чем в центре Сан-Антонио за все эти четыре года.

— Да, но тогда ты не была беременной.

— Это что-то меняет? Я знаю срок родов, примерно представляю, каких осложнений мне в моем положении следует опасаться, и… Тебе не о чем тревожиться.

На губах Мика промелькнула улыбка. Вечно эти женщины уводят разговор в сторону. Он и не собирался уговаривать ее, чтобы она вернулась к себе в Сан-Антонио. Из утреннего разговора с Гэрретом было совершенно ясно, что возвращаться в Техас ей нельзя. И беспокоил Гэррета не столько Фрэнк, сколько его сообщники. Они могли решить, что Фэйт — опасный свидетель, и тогда ей не поздоровилось бы.

— Откуда в тебе столько упрямства? — спросил он.

— Я должна это сделать, понимаешь, Мик? — Фэйт чуть наклонилась, чтобы лучше видеть его лицо. — Слишком долго я была бессловесной рабой. Если я желаю стать хорошей матерью своему будущему ребенку, мне нужно научиться твердо стоять на своих ногах, научиться самой заботиться о себе.

Спорить с этой логикой Мику показалось бесполезным, и он попробовал предложить запасной вариант.

— Чтобы приучиться к самостоятельности, не обязательно обрекать себя на полное одиночество. Что думает по этому поводу Дочь Луны?