Дочь Луны - Рут Валентайн Страница 20

Вздохнув, Мик закрыл глаза и зарылся лицом в ее длинные шелковистые волосы.

— Я беспокоился о тебе весь вечер, — признался он. — Мне не хотелось никуда уезжать, когда ты так расстроена.

— Я уже привыкла в одиночку справляться со всеми невзгодами. — А вот к чему она не привыкла — так это чувствовать себя уютно и спокойно в мужских объятиях.

Микроволновая печь загудела, и Мик отпустил Фэйт, подумав, что ему, пожалуй, следует остерегаться этих игр — слишком уж приятно ему обнимать эту хрупкую женщину, слишком легко он входит во вкус.

Поставив ужин на стол, Мик жестом предложил Фэйт присоединяться к трапезе. Она налила себе стакан молока и уселась напротив.

— Вам удалось выяснить, что случилось с несчастными коровами? — спросила она первое, что пришло в голову.

Мик отрицательно мотнул головой.

— Куча всяких странностей, которые не поддаются никакому логическому объяснению.

Ему совсем не хотелось обсуждать эту тему. С Нэйтом и Джеффом он поделился своими соображениями о том, что сумел обнаружить, а другим до поры до времени ничего знать не следовало. До того момента, когда свое заключение дадут криминалисты, всякие предположения были бы чистой воды спекуляцией, а Мик не принадлежал к числу тех, кто любит переливать из пустого в порожнее. Его готовили на роль бойца, коммандос, специалиста по сбору разведывательных данных. По сути, он всегда и везде имел дело с фактами, углубляться в дебри умозаключений ему было ни к чему.

Но интуиция нашептывала ему, что дело обстоит вовсе не так, как может показаться на первый взгляд, и зрительное впечатление может подвести, если ты имеешь дело с иллюзией. Мик вонзил вилку в отбивную, а потом, подняв глаза, обнаружил на себе пристальный взгляд Фэйт.

— Изучаешь? — угрюмо спросил он. Она только и делает, что смотрит: то ли из страха, то ли из праздного любопытства, то ли еще по какой причине. И сейчас он абсолютно сознательно задал резкий вопрос, чтобы наконец выяснить для себя это.

Но вместо того, чтобы вспылить или испугаться, она, залившись краской, тихо сказала:

— Восхищаюсь.

Черные глаза Мика чуть сузились.

— То есть?

— Вы кажетесь… таким уверенным в себе. Таким сильным. Таким независимым. И я все время спрашиваю себя, возможно ли такое — жить и ничего на свете не бояться? Как должен чувствовать себя человек, который ничего не боится?

Мик умял вторую отбивную и тут же принялся за третью.

Наверное, он принял меня за наивную дурочку, решила Фэйт, видя, что он по-прежнему не отвечает. За дурочку и за трусиху… Но он вдруг заговорил, и голос его рокотал, как дальний раскат грома.

— Страх — это другое название инстинкта самосохранения, — неторопливо, как на лекции, сообщил он. — Страх чувствуют все без исключения люди. По причине страха даже малый ребенок боится совать руку в огонь.

Он явно пытался утешить ее, но Фэйт прекрасно знала, что ее страх не имеет ничего общего с древним природным инстинктом.

— Наши страхи рождаются из обстоятельств, угрожающих нашему существованию, — продолжал разглагольствовать Мик, — и как только обстоятельства меняются, постепенно исчезают и страхи. — Он пристально посмотрел в глаза Фэйт. — Вот вы, Фэйт, уже начали преодолевать свои страхи…

Да, начала, поняла вдруг Фэйт. Пусть чуть-чуть, но начала.

— А вы чего-нибудь боитесь, Мик?

Вообще-то это было нескромно — задавать такой вопрос, но ей очень хотелось убедиться, что даже этот сильный, уверенный в себе мужчина иногда чего-то боится.

Пришел его черед удивить ее, и он это сделал, произнеся слова, которые никому в жизни не говорил:

— Я боюсь оказаться похороненным заживо.

Онемев, Фэйт уставилась на него. Мик перевел взгляд на тарелку и неслышно вздохнул. Ну вот! Сейчас последуют еще вопросы, и, что самое глупое, я сам в этом виноват. Она начнет расспрашивать, и я нагрублю ей. Весь вечер будет испорчен. Но грубить ей нельзя — она не заслужила подобного обращения.

Не дожидаясь, пока она заговорит первой, Мик резко отодвинул от себя тарелку и поднялся из-за стола.

— Пойдемте, посидим в гостиной, — сказал он отрывисто. Если уж выворачивать душу наизнанку, то по крайней мере в комфортабельных условиях, с чашечкой кофе в руках.

В гостиной он опустился на диван, и Фэйт, к его удивлению, не стала искать более безопасного места в каком-нибудь из дальних кресел, а уселась рядом.

Увидев ее гордо приподнятый подбородок, он понял, что это ее вызов самой себе и своему страху, попытка выйти из заколдованного круга, по которому она ходила последние несколько лет своей жизни.

От лампы по комнате разливался уютный золотистый свет, но ветер за окном выл, дребезжа стеклами — начиналась ожидаемая с обеда снежная буря.

— Уже вторая буря подряд, — заметил Мик. — Я связывался с управлением, и мне сообщили, что ветер будет ураганный, но без снежных заносов. Столько снега в это время — вещь для нас необычная.

— В самом деле? Но ведь зима на носу.

— Мы находимся под прикрытием гор, и все дожди и снегопады почти не пробиваются к нам. Именно по этой причине здесь так мало растительности. А за одну вчерашнюю ночь выпала половина всей нормы осадков за целую зиму.

— А вторая половина выпадет нынешней ночью?

— Нет, на этот раз сильного снегопада не обещали, а вот ветрило будет что надо, все сугробы поразметает. Работы завтра будет хоть отбавляй, лопату в руки — и разгребай, пока семь потов не сойдет. — Впрочем, чего-чего, а работы он не боялся.

И снова наступило молчание, но во взгляде Фэйт он видел один и тот же вопрос. В конце концов, никто его за язык не тянул. Можно сказать, что он боится преждевременной старости… Но ему почему-то не хотелось врать.

Фэйт уловила его сомнения и с деликатностью, к которой бывалый вояка совсем не привык, тихо произнесла:

— Так что с тобой произошло, Мик?

Пэриш-младший, сын индианки и солдата, никогда не увиливал от неприятных вопросов, а потому безоглядно ринулся вперед:

— Во время службы во Вьетнаме я был ранен и попал в плен к партизанам с Юга. Мы их звали «чарли». — Он покосился в сторону Фэйт, но та лишь кивнула, чтобы он продолжал. — Я был в плену трое суток или чуть больше, — ежась, продолжал Мик, и каждое мгновение тех страшных дней воскресло в его памяти. — Меня держали в яме, вырытой в земле. Там было так тесно, что я не мог даже присесть, поэтому все это время простоял. Яма была сверху чем-то накрыта, так что внутри было темно. В общем, я — один, вокруг только темнота и москиты.

Фейт что-то прошептала, но Мик уже ничего не слышал.

— Впрочем, иногда, те, наверху, приоткрывали яму и выплескивали вниз дерьмо. Прямо на меня. Чтобы я не скучал.