Мой граф - Киран Крамер Страница 21

Он послал ей самый убийственный взгляд из всего своего арсенала.

– Я призналась, что твои родители считают, будто ты отправился в одну из своих обычных холостяцких поездок за границу. Но разумеется, на самом деле мы вместе. – Эта мысль вызвала у нее легкое головокружение. – Так что теперь вся эта ситуация выглядит крайне компрометирующей.

– Ну еще бы. А вдруг Берти в предстоящие полгода – ведь я намерен провести их в Лондоне – прочтет обо мне в светской хронике, сложит два и два и поймет, что все это вранье?

– Он больше не читает газет, – возразила Пиппа. – У него от них голова болит. А ты никогда не пишешь, так что… – Она отвела глаза.

Его кольнула совесть.

– Стало быть, твоя история имеет отличный шанс сойти за правду?

– Совершенно верно. – Пиппа искоса взглянула на него своими большими ореховыми глазами – чисто женская поза, которая должна была бы выглядеть нелепо, когда Пиппа облачена в мужское платье, но вместо этого почему-то только распалила его вожделение.

– Я везу тебя домой. – Он не должен думать о том, чтобы снять эту уродливую шляпу, распустить волосы и крепко-крепко поцеловать Пиппу.

– Ты не можешь так поступить. – Она повернулась лицом к камину.

– Еще как могу. – Грегори взял свою кружку и допил эль. – Берти поймет, когда услышит, что произошло. Не будет никаких последствий, вот разве что Триклу и Хоторну небо с овчинку покажется, а в остальном все вернется на круги своя. Я отправляюсь на загородный прием, а через две недели вернусь и заберу тебя в Лондон.

Когда Пиппа взглянула на Грегори, ее глаза блестели упрямой решимостью.

– Если ты вернешь меня в Пламтри, я опять убегу. И нет нужды беспокоиться, достаточно ли у меня денег. Я заложу рубиновые серьги моего отца.

– Пиппа.

– Мне все равно, – сказала она. – Он был влюблен в маму, когда она выступала на сцене, но любовь быстро прошла, когда он женился на ней и не смог вынести бремени скандала. Он, по существу, отрекся от нее. И от меня.

– Да, я об этом слышал. – Чувство вины обожгло грудь. Все эти годы он делал то же самое – отрекался от Пиппы.

И это непростительно.

Теперь он будет хорошо присматривать за ней. Если в Америке в нем что-то и изменилось, так это готовность признать, что он считал окружающих его людей чем-то само собой разумеющимся. Может, они и изменят свое отношение к нему, если узнают правду, но ничто не заставит его перестать любить их.

– К счастью, – стоически продолжала Пиппа, – дядя Берти оказался лучше, чем его племянник, и, когда отец ушел, дядюшка взял нас обеих к себе. – Она пожала плечиком. – Так что я не считаю, что что-то должна своему отцу. Он был таким же плохим мужем, как и мистер Трикл. И мне ничуточки не жалко будет продать его серьги, чтобы оплатить дорогу в Париж.

– Какое бы удовлетворение ни доставляла тебе продажа отцовских серег, это не меняет факта, что ты леди без сопровождения. Это абсурд.

– Джентльмен, – напомнила она ему.

– Ты не джентльмен, – прорычал Грегори. – И как только кто-то еще узнает об этом, ты окажешься в опасности. Это бессмысленно…

– Некоторые гениальные идеи поначалу именно такими и кажутся. – Она отодвинула блюдо с яблоками и сыром и поднялась.

Обойдя стол, он подошел к ней и мягко схватил за руки повыше локтей.

– Я обещал Берти, – сказал он своим самым рассудительным голосом, хотя рядом с ней трудно было сохранять рассудительность. Ее запах – даже то, как вызывающе она расправила плечи и насупила брови, – все это пробуждало в Грегори нелогичность.

– Я не твоя собственность. – Глаза Пиппы негодующе вспыхнули.

– Нет, – согласился он. – Но то, что ты предлагаешь, абсурдно.

– Тебе легко говорить. – Она вырвалась и одернула сюртук. – Ты делаешь все, что твоя душа пожелает. Знаешь ли ты, как трудно быть женщиной?

– Разумеется, нет, – ответил Грегори. – Но это твой жребий, и мужчиной быть тоже нелегко. В Париже ты это поймешь очень быстро.

– Вот и хорошо. – Тон ее был игривым. – Ты уже представляешь меня там?

– Напротив. Я совсем не представляю тебя в городе Любви. – Грегори посмотрел в окно на лужи, образовавшиеся после проливного дождя. – Ты ведешь себя крайне безрассудно даже здесь, в Англии, что уж говорить про Париж?

Она состроила гримаску.

– Ты не можешь заставить меня остаться.

– Могу и сделаю это. – Грегори прошел к двери и задвинул засов.

Пиппа скрестила руки поверх своего мужского сюртука.

– Так ты снял отдельную комнату, чтобы запереть меня здесь?

– Последнее, чего я хочу, это быть здесь, в этой комнате – с тобой. – Всякий раз, когда они оказываются наедине в комнате, это плохо заканчивается. Грегори сложил руки и просверлил ее взглядом.

– Вот и отлично, – гневно зыркнула на него Пиппа. – Значит, наши мнения совпадают. Потому что я в отношении тебя испытываю то же самое.

– Мы останемся еще на десять минут, – спокойно проговорил он, хотя раздражение начинало брать над ним верх. – Всего лишь десять. Пока ты не попробуешь примириться со своей участью. Просто попробуй – вот все, о чем я прошу. А потом я отопру дверь.

– Я не собираюсь примиряться и даже пытаться не буду. И что же мы будем делать эти десять минут?

Ох, он знал, что это неправильно. Но она выводит его из себя, эта упрямая маленькая злючка, а он замерз и устал – и еще этот ее невозможный, возмутительный вид. Грегори дернул за свисающий конец шейного платка и притянул ее к себе.

– Мы будем целоваться, – пробормотал он. – И тебе это понравится.