Скандальный - Л. Дж. Шэн Страница 21

Он сносил косые взгляды, которые на нее бросали.

Взвалил на свои плечи бремя отличия от других.

Меня это беспокоило, потому что именно за эти отличия люди возложат на меня вину, если ее мать вернется. Вал будет использовать особенности Луны. Так что да, я болезненно к ним относился.

– Вы не обязаны, – возразил я, хотя совершенно не возражал.

Мне бы не помешал отдых. Я даже не собирался звонить Соне или Аманде. Прямиком отправлюсь в постель. Может, посмотрю тупой боевик и закажу жирной еды, которую не позволял себе есть на неделе. Фастфуд плохо сочетался с силовыми тренировками, которыми я занимался шесть раз в неделю, но иногда даже взрослые мужчины могут устроить праздник жалости к себе.

– Брось, – мама притянула меня в объятия. Она была настолько мала в сравнении со мной, что мысль о том, что она меня родила, казалась странной. Еще более странной она казалась потому, что мама была из числа самых приятных людей, кого я знал, а я был говнюком с большой буквы. – Мы любим Луну и хотим сделать ее счастливой при любой возможности. И вообще, я собиралась испечь яблочный пирог, а у твоего отца зашкаливает сахар в крови. Она сделает ему одолжение, съев бÓльшую часть пирога. Правда, Дар? – Она обратилась к отцу, который спорил – всерьез ругался с четырехлетним ребенком насчет состава красок, которым разрисовывали детям лица.

– Ладно, – усмехнулся я.

Я попрощался с Луной, родителями и Соней и забрался в свою черную «Теслу». По пути домой я позвонил в корейский барбекю-ресторан, заказал каждое второе блюдо в меню и еще какое-то время ездил кругами, наслаждаясь всевозможными видами тишины. Тишины, наполненной не словами и напряжением, а одиночеством и эгоизмом – тем, чего начинаешь страстно желать, став родителем. Если бы кто-то тихонько спросил меня на последнем издыхании, хотел ли я стать отцом, то, зная, что о моем признании никогда не будет никому рассказано, я бы сказал правду. Я бы ответил «нет». Потому что быть отцом Луны было слишком трудно, слишком больно и, черт возьми, требовало массу времени и сил.

И все же.

И все же. Я безнадежно, отчаянно и безгранично любил свою дочь. Оттого неспособность помочь ей приносила лишь большее унижение. Меня наполняла яростью мысль о том, что она отказалась от людей или, что еще хуже, отказалась от своей жизни, которая еще даже не началась. Я хотел показать ей: мир – прекрасное, пугающее место, которое стоит узнать. Что деревенщины могли стать воцарившимися королями, если достаточно упорно работали, и что ее папочка был живым тому доказательством.

Между границами округа Ориндж и Тодос-Сантос втиснулось поросшее лесом водохранилище, которое я особенно любил, когда был подростком. Место было немного диким. Большим, удаленным и настоящей денежной ямой для органов местного самоуправления. Ни один округ не хотел с ним разбираться, в особенности потому, что раньше там располагалось здание городского совета Тодос-Сантоса. До того момента, пока его не перенесли в вычурное строение в центре, окруженное таким количеством фонтанов и скульптур лебедей, что можно было спутать с Монако. Формально эта область не являлась частью города, поэтому оказалась забыта и заброшена. Но только взрослыми.

Дети толпами приезжали к водохранилищу, чтобы заняться сексом, напиться и вести себя, как придурки, что было любимыми занятиями большинства подростков. Еще во времена учебы в старшей школе, когда родители Вишеса были дома, что случалось редко, мы встречались здесь, дабы проводить наши еженедельные бои, на которые вызывали друг друга.

Поддавшись мимолетному порыву, я решил заехать туда. Все равно корейский ресторанчик целую вечность готовил заказы навынос, особенно такие большие, как мой. Нахлынувшая ностальгия напомнила мне, что я не всегда был таким взрослым, раздражительным и ненормальным.

Я ехал мимо старых скамеек и маяка, стоявшего посреди озера, которое втиснулось меж пешеходных троп. Опустив окно, я вдохнул ароматы природы. Свобода. Юность. Чистый воздух. На лице возникла легкая улыбка, и я почти смог насладиться этим ощущением.

Почти.

Улыбку с моего лица стер человек, которого я меньше всего ожидал увидеть, хотя ее присутствие здесь было вполне логично.

Эди Ван Дер Зи.

Я услышал ее голос, не успев еще увидеть ее саму, но и увидеть ее мне удалось только сквозь кусты и туман в ночном мраке. По правде говоря, я узнал ее только по растрепанным, светлым волосам, волнами спадавшим на голые плечи, и гортанному, хриплому смеху. На ней был свободный топ ROXY, короткие шорты и расшнурованные ботинки Dr. Martens. Она была так похожа на ребенка, что мне захотелось самому себе дать по яйцам за то, что представлял, как она извивается подо мной, когда той ночью трахал Аманду. Ноги Эди еще не обрели полноту и выглядели, как две прямые зубочистки. Не слишком отличались от ног Луны.

У тебя проблемы с головой.

Она стояла напротив двух парней и девчонки, которые уселись на спинку скамейки, потому что такие вот они были бунтари. Нет.

Я хотел слегка сбавить скорость, чтобы услышать, над чем они смеялись, а в итоге остановился за стеной густых кустов, осознав: моя черная машина прекрасно сливалась с темнотой ночи. Настал момент, когда мне, пожалуй, пора было признать, что я перешел жесткую черту. Я поздним вечером следил за своей сотрудницей, более того – малолетней сотрудницей. Но решил не брать во внимание, насколько жутко себя вел по двум причинам. Во-первых, я не выслеживал ее намеренно, а наткнулся на нее случайно. А во‑вторых, никогда бы себе не простил, если бы выяснилось, что она попала в неприятности, а я повернулся к ней спиной.

Притянуто за уши, черт побери, но сойдет.

Один из парней, который в разгар лета надел толстовку с капюшоном и уже только за это заслужил медленную смерть, встал и направился к одному из легендарных символов водохранилища – к старому зданию городского совета. Сооружение из песчаника было заброшено и начинало разрушаться. Оно было огромным, полным пустых помещений. Когда я был здесь в последний раз пятнадцать лет назад, каждая комната была занята парочками или трио, резвящимися на грязных и, скорее всего, заразных матрасах и диванах, которые сюда притащили. Я стиснул зубы, когда парень опустил руку Эди на плечо, обхватил ее за шею и, дернув к себе, чмокнул в лоб.

– Ну же, Гиджет. Мы уже вечность не трахались, а все новые девчонки на пляже слишком пресные, – сказал этот хрен и, петляя, пошел ко входу в здание.

Гиджет? И почему его выбор слов действовал мне на нервы? Я каждое второе предложение украшал производными слова «трах» в виде глаголов, наречий и существительных. Я бы женился на этом слове, если бы это было возможно. И все же меня бесило, что он его произнес, бесило, что он сказал его именно ей. Больше всего меня выводило, что хрен надел капюшон и я не мог разглядеть чертово лицо, в которое был готов впечатать кулак.

– Подожди, дай возьму у Уэйда сигаретку, – послышался хриплый голос Эди, и она побежала обратно к сидящим на скамейке неудачникам.