Надежды леди Коннот - София Джеймс Страница 21

– Говорят, вам пришлось простоять в воде почти весь день.

Фрэнсис не ответил.

– Мне сказали, что вы заплатили и за его надгробный камень. Позвольте поблагодарить вас от имени моей семьи.

Адам Стивенейдж был очень похож на Сета. Фрэнсис снова устроился поудобнее, когда его собеседник опять заговорил.

– Дуглас, я рад, что сегодня встретился с вами у Уэсли, так как я давно хочу поговорить с вами, но вас чертовски трудно застать. Сегодня было изысканное общество… Леди Мария сказала, что ее сестра скоро выходит замуж.

– Да, действительно. За следующего герцога Уинбери.

– Теперь я это знаю. Только она не очень-то похожа на влюбленную. По крайней мере, на влюбленную в Аллерли.

– Стивенейдж, по-моему, вы сказали достаточно.

Его собеседник поднял бокал с остатками бренди и произнес тост:

– Ну, за золото… и за правду.

– За золото и за правду, – ответил Фрэнсис и выпил.

И то и другое способно разбить душу на мелкие кусочки, потому что тени внутри каждого скрывают столько разных смыслов. Хвастовство Сета. Жадность Кеннингса. Его собственная жажда мести. Очень трудно преодолеть магию золотой лихорадки до того, как она захватит тебя целиком. Никому из них это не удалось…

Оказалось, что Стивенейдж еще не закончил со своими признаниями.

– Дуглас, сегодня скончался отец Уинслоу. Вы слышали? Теперь он – новый герцог Уинбери. Видите ли, в светском обществе свои законы, связанные с любовью, жизнью и смертью. Леди Сефора Коннот застряла в них, как маленький листик в сети. Ей трудно будет вырваться и невозможно освободиться.

– Стивенейдж, вы пьяны. Позвольте, я отведу вас домой.

– Вы готовы сделать это для меня? – Черные глаза молодого человека наполнились болью; в них плясали его собственные демоны.

– Да. Пойдемте! Разумеется, сегодняшняя встреча отменяет завтрашнюю у меня дома.

Час спустя, придя домой, Фрэнсис увидел на шкафу вереницу камней, разложенных в идеальном порядке. Обычные камни из сада или с улицы; каждый был отполирован и разложен по размеру и цвету. Неужели это Анна так их разложила? Он взял самый большой и задумчиво повертел в руке, ощущая его гладкость. В свое время, в детстве, он тоже коллекционировал камни; интересно, сохранились ли сумки с его коллекцией где-нибудь на чердаке? Возможно, коллекция понравится юной кузине; впрочем, может статься, она швырнет камни ему в лицо.

Улыбнувшись при последней мысли, он ощупал карман, в котором лежало письмо Сефоры, словно согревая его.

Удивительный день контрастов и признаний. Впервые за долгое время он с нетерпением ждал завтрашнего дня, хотя мысль о смерти отца маркиза Уинслоу беспокоила его больше, чем должна была, учитывая пророчества Стивенейджа. Выйдет ли Се-фора Коннот замуж за Уинслоу из жалости? Или даже из чувства долга? На улице поднялся ветер.

Какое-то шевеление на пороге заставило его поднять голову. Он увидел Анну Шерборн. Девочка постригла волосы еще короче, чем на прошлой неделе. Кроме того, она выкупалась, а в ночной сорочке она выглядела гораздо младше, чем обычно, хотя личико по-прежнему было угрюмым.

– Мне понравились твои камни на шкафу. Ты сама их полировала?

Девочка не вошла в комнату, а стояла на пороге: одна нога в библиотеке, а одна снаружи, показывая готовность к бегству.

Он покосился на часы, стоящие сбоку:

– Так поздно, а ты не спишь?

– Я плохо сплю, – робко ответила девочка.

– Я тоже, – ответил Фрэнсис. – Иногда сижу и просто смотрю на луну; мне это помогает.

Он достал из ящика стола банку с ирисками; достав одну конфету, развернул обертку.

– Хочешь?

Он старался предлагать конфеты осторожно, как будто ему было все равно, возьмет она угощение или откажется. Но Анна шагнула вперед и взяла конфету, развернув точно так же, как он, и положив обертку на стол рядом с его оберткой.

– В этом доме гораздо больше еды, чем было в моем старом доме.

Фрэнсис молчал.

– Клайв, бывало, жаловался, что мое содержание обходится ему слишком дорого. Если бы я не умела так хорошо считать, он бы давно меня прогнал.

Фрэнсис насторожился.

– Анна, а что ты для него считала?

– Деньги. Их было или много, или вообще не было.

– Неужели он сам не мог их сосчитать?

– Некоторые не умеют считать. Они не тупые, просто их голова лучше работает в других вещах.

– В чем же лучше была голова у Клайва?

Она долго молчала, а потом заговорила о другом.

– Клайв говорил: если копать глубоко, можно зарыть кого угодно. Он сказал, что старый граф копал мелко.

Шантаж, подумал Фрэнсис. Открытие стало неожиданным. Зато объяснились многочисленные коробки, которые хранил старый граф. Его кузина была пешкой в игре; вся ее жизнь стала последствием чужой жадности и позора. Но не его!

– Анна, в детстве я тоже собирал камни. – Он увидел, что она вскинула голову, когда он назвал ее по имени, и заметил в ее глазах надежду, которой не было прежде. – Завтра я их найду. Если хочешь, бери себе. Некоторые из них ценные, но почти все остальные я хранил только потому, что они мне нравились.

– Я тоже… Тоже собираю вещи, которые мне нравятся.

В коридоре послышался голос. Вскоре на пороге показалась горничная его юной кузины. Лицо у нее было самое несчастное.

– Простите, милорд. Я только что заметила, что ее постель пуста, я всюду искала, и вот…

Горничная выглядела так, словно вот-вот расплачется. Видимо, выражение его лица ее не утешило.

Жаль, что их разговоры с Анной все время прерывают. Жаль, что девочка не рассказала ему больше и пока не удается сложить вместе кусочки ее жизни в определенный узор.

Анна хорошо считает. Она любит собирать камни, и он готов был поставить свой последний доллар на то, что она знала: Клайву Шерборну хорошо платили за ее содержание. О матери она не заговаривала ни разу, и ее молчание стало само по себе откровением.

Когда горничная повела ее спать, Анна еле заметно наклонила голову в его сторону, и на сердце у него потеплело от этого проявления признательности.

Фрэнсис случайно увидел леди Сефору Коннот через семь дней. Она была одета в глубокий траур и стояла рядом с новоиспеченным герцогом Уинбери и его матерью возле кареты, остановившейся у приходской церкви Сент-Панкрас на Юстон-Роуд. Может быть, там устроили нечто вроде поминальной службы, подумал он, поскольку слышал, что тело покойного герцога перевезли для похорон в фамильное имение.

Рука Сефоры лежала на рукаве Уинбери. Они стояли рядом, и он слегка склонился к ней и что-то ей говорил. Солнце, будто заблудившееся в ее золотистых прядях, резко контрастировало с траурными одеждами, а их головы почти соприкасались. Фрэнсис почувствовал укол ревности.