Последнее лето — твое и мое - Энн Брашерс Страница 20

А вот Алиса. Кем она станет? Только не адвокатом, ради бога. Есть ли у нее в жизни постоянный бойфренд? Неужели эту роль играет так называемый Джонатан? Хочет ли она выйти замуж? Хочет ли иметь детей?

Он не верил, что у нее есть бойфренд. Будь это так, он бы как-то узнал. Впрочем, это не его дело.

Он вспомнил, как изводил ее, когда ей было шестнадцать и семнадцать. Она, бывало, нарядится на танцы в яхт-клубе или подмажется на вечеринку на берегу, а он давай дразнить и мучить ее за это. Ему хотелось, чтобы она считала, что выглядит глупо или нескладно, однако на самом деле все было наоборот. Именно поэтому он так и поступал. Он воображал, что оказывает ей услугу, держа под контролем ее умонастроения.

Он был несправедлив к мальчикам, которые увивались вокруг нее, видя у них лишь дурные намерения, потому что замечал то же в себе. При этом старался, чтобы это не воспринималось как ревность. Он никогда не пытался ее поцеловать.

Он заметил, как Алиса, сдавая выручку за вечер, бросила на него взгляд. О чем он думает? Даст ли он ей уйти домой? Ему следует сделать именно это. Позволить ей уйти домой и самому сделать то же самое.

Он подумал о своем доме, ожидающем его прихода. О сверкающей кухне, в которой никто никогда не готовит. О красиво расставленных диванах, на которых никто не сидит.

Была в доме одна комната, отличающаяся неповторимым характером, особой жизнью, можно сказать. Комната, заваленная вещами и разным хламом — старыми долгоиграющими пластинками, плакатами и фотографиями — с ужасным, но любимым ворсистым ковром и стулом, на котором хотелось сидеть, была бывшей комнатой отца. Эта комната избежала процесса стерилизации, потому что ни у кого не хватило духу что-то переставлять или трогать. Она стала чем-то вроде алтаря во имя отца, который никто не навещал. Довольно было того, что он существует.

Если бы у Пола подошвы ног были испачканы чернилами, можно было бы увидеть несложную схему его пребывания в доме. След вел бы от задней двери и вверх по черной лестнице в его спальню, и еще один след — в ванную комнату. Именно так, но даже и это было бы слишком. Он предпочел бы ночевать у Алисы или Райли, как привык с детства, но теперь ему было двадцать четыре, поэтому трудно было найти разумное объяснение этой детской привычке.

До чего странно, что он когда-то спал на полу в спальне Алисы и Райли буквально тысячи раз. Еще раньше он спал даже в их кроватях, несмотря на то что Райли брыкалась, а у Алисы случались ночные кошмары.

Что можно думать о девочке, в кровати которой ты спал до тех пор, пока у тебя не вырос кадык? И вот он особенно сильно возненавидел наступление полового созревания из-за мысли о том, что ему придется спать на полу или, хуже того, на диване. Позже он стал ненавидеть это состояние, потому что оно наполняло его все крепнущим желанием спать в постели Алисы, но по причинам, которых он стыдился. Чем сильнее было это желание, тем яснее он понимал, что не должен этого делать.

Нельзя переходить от одной категории ночевок вне дома к другой. Просто нельзя. Следует на время исчезнуть. Может быть, даже на несколько лет.

— Наверное, я пойду домой, — вопросительно глядя на него, сказала она. — «Ты ждал меня? Что ты делал все это время?»

Алиса повесила на крючок фартук, почистила туфли. Потом вымыла в ванной лицо и руки. И, если он не ошибся, подкрасила губы.

А что сделал он? Выставил себя этаким подонком, умышленно проигнорировав ее немые вопросы. Обнадежил ее, а потом притворился, будто ничего не замечает.

— Ладно, — сказал он. — Увидимся.

— Хорошо, — откликнулась она.

Пол заметил, что она колеблется. «Да уходи же ты», — хотелось ему сказать. Он почувствовал странную гордость за нее, когда она выходила из двери яхт-клуба. Он видел, как она комкает в руках матросскую шапочку.

Он любил ее за ее красоту и в то же время ненавидел ее за это. Ему нравилось, что она для него подкрашивает губы чем-то блестящим, но он также и бранил ее за это. Он хотел, чтобы она пошла домой одна, но жаждал в то же время побежать за ней и стиснуть ее в объятиях, не дав ей сделать ни шагу.

«Позволь мне тебя любить, но сама не люби меня. Люби меня и дай мне на время тебя возненавидеть. Дай мне почувствовать, что я владею ситуацией, ибо я знаю, что этого не могу».

Придя на берег той ночью, она говорила себе, что ни на что не надеется. Она испытывала к нему знакомую злость, но не могла предъявить никаких обвинений. Что за юрист из нее получится?

Почему он вызывает у нее такие чувства? Она никак не могла понять, зачем оказалась здесь. Почему она, несмотря ни на что, продолжает его хотеть? Почему тратит столько времени, пытаясь понять его чувства? Говорить о растрачивании себя! Это и есть настоящая растрата.

Она села на песок, чуть поодаль от мелких волн. Через брюки она ощущала влагу мокрого песка, но ей было все равно.

Светила серебряная луна. Алиса, хотя и была взрослой, не представляла луну в виде небесного тела. Ей она казалась огромным светящимся фонарем, пусть даже на самом деле было не так.

Она легла на спину, заложив руки за голову. Если она сегодня не примет душ, вся постель будет в песке. Устремив глаза вверх, она была подавлена мрачным величием созвездий. Втайне она догадывалась, что все те люди, которые восхищаются звездным небом, немного привирают.

В тот момент, когда луна скрылась за облаками, возник Пол. А может быть, в его лице возникло красное вино.

Она была слишком утомлена, а он слишком пьян, чтобы разыгрывать удивление. Он подошел к ней и сел рядом.

— Приятно наблюдать за официанткой во время работы, — сказал он.

У нее не было охоты анализировать его слова, гадая, сколько в них сарказма и сколько любви.

— Ненавижу эту работу, — сказала она.

— А мне нравится.

— Ты ведь ее не выполняешь.

— Мне нравится на тебя смотреть, — сказал он.

— Ты, наверное, скажешь — лучше официантка, чем адвокат.

— Скажу.

— Что ж. Похоже, я не гожусь ни для того, ни для другого, — сказала она.

Он вздохнул.

— Ты хотя бы пытаешься.

Слова прозвучали, как оскорбление, но он произнес их с улыбкой, поэтому она пропустила их мимо ушей.

— Алиса.

— Что?

— Ничего.

Она закрыла глаза. Слышно было его дыхание, приглушенное шумом волн. Наступал прилив, но у нее не было сил пошевелиться. Ничего страшного, если ее накроет волной.

Он лег на спину рядом с ней. Ей нравилось, что он рядом, но она не повернула головы, чтобы посмотреть на него.

Когда она уже почти заснула, то поняла, что он зашевелился рядом с ней, и потом почувствовала, как он положил ей на живот голову. Разве не этого она хотела? Он опускал голову постепенно, словно спрашивая у нее разрешения.