Последнее лето — твое и мое - Энн Брашерс Страница 19

— Эй, Алиса, киска, — помахал он ей рукой, не переставая разминать икры у деревянного забора.

По субботам и воскресеньям отец делал пробежку по острову, во время которой приветственно махал рукой знакомым, а в конце совершал церемониальное ныряние в океан. Каждый раз он бежал по одному и тому же маршруту — не длиннее и не короче, не быстрее и не медленнее, тогда как мать Алисы непрестанно совершенствовалась.

Алиса удивлялась, как отец умудряется весь год сохранять свой загар. В какой-то момент она почти уверилась в том, что он посещает солярий, но ей ни разу не удалось поймать его на этом. Когда он однажды обнаружил, что дочь идет вслед за ним по Коламбас-авеню, то произнес эти непонятные слова: «Это все бета-каротин». Потом на протяжении нескольких месяцев он подшучивал над ней и подарил ей рождественский сертификат в солярий «Портофино сан». Это был его метод рассмешить человека, а заодно отплатить ему той же монетой.

— Твой отец слишком уж себя ублажает, — говаривала ее мать.

Алиса не понимала, что в этом плохого, пока не узнала об отцовском романе.

В понедельник утром Алиса сидела в приемной кабинета доктора Боба. Она заставила Райли пойти к врачу, убедившись в том, что сестра заболела по-настоящему и пропускает дежурство во второй раз. Однако Алиса так и не смогла заставить себя войти в кабинет, поскольку Райли гнала ее прочь.

— Острый фарингит, — объявила Райли, выходя из кабинета врача и помахивая рецептом.

— У тебя ведь было это и раньше, да?

— У всех это было раньше.

— Тебе придется принимать лекарство.

— Да, так сказал доктор Боб.

— Ты попросила у него рецепт на жевательные таблетки?

— Вот смехота, — откликнулась Райли.

У Алисы не было запала для препирательств, и она сказала только:

— Куплю их для тебя на пароме. Иди ложись.

— Ты что — мамочка?

Алису это обидело, и не потому, что прозвучало оскорбительно, а вполне правдоподобно. Она хотела быть как Райли, но боялась брать на себя роль матери.

— Извини. Ты не мамочка.

Райли плохо переносила, когда с ней нянчилась одна мать, а тем более — две. Алиса старалась не злиться на сестру. Ведь Райли никогда не злилась. Ее гнев на мгновение вспыхивал, а потом пропадал, и она начисто о нем забывала.

— Здорово будет, если купишь, — вежливо сказала Райли.

— Хорошо. В десять пятьдесят?

Алиса терпеливо дожидалась парома, прибывающего в десять пятьдесят, но отчего-то была в расстроенных чувствах. Позапрошлым вечером Пол приподнял завесу между двумя мирами, и теперь она ощущала дуновение неведомого ветра, проносящего взад-вперед неожиданные вещи. Ей казалось, что потом они дали завесе снова опуститься, но теперь она стала сомневаться. Ветер продолжал дуть, и она поймала себя на том, что разные вещи стали у нее мешаться друг с другом. Пол мешался с Нью-Йорком. Нью-Йорк мешался с их деревней. Прошлое у нее мешалось с будущим.

Алиса попыталась стряхнуть с себя это состояние, делая знакомые вещи, не имеющие отношения к Полу. Накануне вечером она пошла с компанией друзей в ресторанчик «Аут» в Кизмете и старалась вовсю флиртовать с Майклом Хантом, однако на самом деле находилась она совсем в другом месте.

Вопреки ее усилиям, это ощущение росло. Ей казалось, что в действительности на паромном причале ее нет и что она лишь наполовину видна людям, ожидающим рядом с ней. Она испытывала странное чувство вины из-за того, что пришла сюда не за тем, чтобы купить для Райли лекарство, хотя она его все-таки купила.

На следующий вечер Пол появился в яхт-клубе. Странно было видеть его взрослое лицо в этом помещении со стенами, обшитыми сучковатой сосной цвета жженого сахара, и атрибутами фальшивого яхт-клуба. Он не сел за стол, а устроился за барной стойкой, с тем чтобы она, каждый раз проходя мимо него на кухню, безропотно позволяла подшучивать над ее матросской шапочкой.

Он был слишком хорошо ей знаком, чтобы заставить ее нервничать, но его присутствие здесь провоцировало некую нервозность. Может, потому, что он пил красное вино. Может, потому, что Райли по-прежнему лежала больная в постели. А может быть, дело было в том, что он пил красное вино бокал за бокалом, закусывая только крекерами и попкорном из чашек, стоящих на барной стойке по обе стороны от него.

По мере того как ее смена приближалась к концу, а он все сидел там же, она начала опасаться того, что может принести с собой ночь. Она верила, что, будь Райли здесь, они остались бы на острове, но Райли не было, и Алиса боялась, что они могут куда-то пойти.

Это напомнило ей один случай, происшедший много лет назад, когда он выпил едва ли не целую бутылку красного вина. Ей было пятнадцать, и она пошла за ним на пляж, потому что беспокоилась о нем. Его мать в это время была в доме со своим приятелем, и Пол казался безрассудным и сердитым. Больше, чем обычно. Поначалу он избегал Алису, а потом велел ей уходить.

— Я никому не мешаю, — сказала тогда Алиса, усевшись у кромки прибоя. — Как бы то ни было, берег не твой.

В конце концов он подсел к ней. Ей казалось, он плачет. Они долго сидели так в молчании и темноте. Луны не было. Казалось, прошли часы. Устав, она легла навзничь на песок, а он положил голову ей на живот. Ее это поразило, но она не оттолкнула его.

Он был пьяным, усталым и грустным, и его немного мутило. Она и сейчас могла представить себе это ощущение, когда его тяжелая теплая голова поднималась и опускалась в такт ее дыханию.

— Ты — единственное доброе существо на свете, — сказал он ей тогда.

— Не хочу быть единственным добрым существом на свете, — ответила она наконец.

Ее слова унеслись ввысь, оставшись без ответа, и она догадалась, что он спит.

Чего он ждет? Зачем он это делает? Что у него на уме? Он не позволит мыслям разматывать эту нить. Он не станет с собой лукавить. Скорее всего, он будет вести себя уклончиво.

Алиса в своей матросской шапочке просто убивала его.

Официантка из нее получилась неважная, но не из-за тщеславия и скуки, как две другие. Алиса, как всегда, была прилежной и доброй. Ее промахи помогали другим людям.

Здесь он влипнет в какую-нибудь историю. Надо немедленно идти домой и продолжать корректировать статью.

Но он все же остался и заказал очередной бокал вина. Смазливая девушка за стойкой бара, наверное, в пятидесятый раз наполнила миску с попкорном. Она была слишком молода и не знала, кто он такой.

У Алисы оставался один столик с посетителями, и не похоже было, что они собираются засиживаться. Кухня прекращала работу, а бар наполнялся народом. Таков был ритм этого заведения. Сначала приходили и уходили семьи с детьми, затем приходили пары постарше, чьи дети с ними больше не ужинали. Едва уходила эта публика, как накатывала третья волна — те самые подросшие дети, которые, стащив чековые книжки родителей, пили в баре до утра. Пол успел побывать в первой категории, а затем в третьей. Трудно было вообразить, что он когда-нибудь окажется во второй.