Зимняя рябина - Вера Колочкова Страница 20

– Мам, пап… Чего у вас такие лица печальные? Случилось что-нибудь, а я не знаю?

– Дедушка умер, Катюш… – тихо произнес Иван, глядя в окно. – Вчера вечером я еще с ним разговаривал, а сегодня зашел… И все… Умер…

– Ой, пап… Да что ты… – поднесла ладони к дрожащим губам Катя, собираясь заплакать. – А я… Я ведь вчера поздно домой пришла, вы с мамой уже спать легли… Хотела к деду зайти, но потом подумала: чего я его будить буду? Надо было зайти, наверное… Ой, как мне дедушку жалко, ну как же так-то, а? Даже попрощаться с ним не получилось! Но откуда ж я знала, что он этой ночью умрет…

Катя заплакала тихо, потом повернулась и ушла к себе. Лена проговорила деловито и немного осторожно:

– Надо всех родственников обзвонить, Вань, пусть едут… Ты сам будешь звонить или как? Если тебе трудно, я могу позвонить… И вообще, столько всего надо сделать! И похороны организовать, и отпевание заказать, и поминки… Надо что-то делать, Вань! Ну что ты стоишь и молчишь, будто меня не слышишь? Очнись, Вань!

Ему казалось, и впрямь плохо слышать стал и не совсем понимает, что происходит. Осознание утраты сдавило обручем голову, и голос Лены звучал откуда-то издалека раздражающей нотой. И потом, когда съехались все родственники, брат Николай, сестры Лиза и Настя, он никак не мог войти в это осознание утраты и горя. Сам себе казался заведенным механизмом и будто сторожил в себе ту самую пружину, которая приводила механизм в действие, – не сломалась бы раньше срока…

Как это ни странно, отпустило его во время отпевания. Все собрались в небольшой церковке, стояли плечом к плечу, смиренно опустив головы. И он будто заново увидел их всех, родных и любимых… Вот брат Николай стоит – высокий, седой, красивый. Рядом жена его Света то утирает глаза платочком, то крестится истово. А вот сестренки, Лиза и Настя, рядышком стоят, плечом к плечу. За их спинами мужья – Сережа и Вадим… Знакомые лица, родные. А где же Катя, что-то не видно ее? Ах, да вон она… Рядом с Олегом стоит, с женихом. Видно, что Олегу скучно здесь находиться, переминается с ноги на ногу в нетерпении. Хоть бы совесть поимел, торопыга! И что Катя в нем нашла, никогда этот Олег ему не нравился… Мажор местного разлива. Но возражать ведь не будешь, это ж Катя так решила – замуж за него согласилась пойти. Да и ладно, что ж. Лишь бы он не обидел ее потом, милую доченьку…

Батюшка старательно выпевал слова заупокойной молитвы, свечи кругом потрескивали, а его мысли почему-то неслись себе и неслись. Туда, вглубь неслись, в память… Увидел вдруг Катю, маленькую еще, пятилетнюю. Такую, какую нашел тогда в лесу…

Обход лесопосадок он делал, проверял, прижились молодые деревца или нет. Как и положено лесничему по его службе. Уже обратно шел, к поселку, как вдруг услышал – плачет невдалеке кто-то. Сначала подумал – птенец из гнезда выпал, пищит… Потом прислушался – нет, вроде непохоже. Пошел на этот писк осторожно и вскоре обнаружил под кустом боярышника девчонку. Маленькую, испуганную, насквозь зареванную. Она уже и громко плакать от страха не могла, только попискивала жалобно. Присел на корточки, спросил тихо, чтобы еще больше не напугать:

– Ты как здесь? Потерялась, да? Как тебя зовут, скажи?

– Я Катя… Я в садике была и через дырку в заборе убежала…

– А зачем ты убежала, Катенька?

– Белочке хотела орешков отнести… Я шла, шла, и все никак белочки не было… А потом я обратно пошла… И заблудилась… Я так устала, дяденька, даже ножки больше идти не хотят. А еще я кушать очень хочу…

– Что ж, понятно… А у меня вот тут бутерброд припасен с сыром… Будешь?

– Да, буду…

– А на ручки ко мне пойдешь?

– Да, пойду…

– Вот и молодец! Давай, иди сюда… Я тебя понесу, а ты пока бутерброд ешь. Куда тебя отнести? Домой? Или обратно в садик?

– Не знаю, дяденька… – невнятно проговорила девчушка с набитым ртом. – Как вкусно… Я так сильно кушать хочу…

– Ладно, давай сначала из лесу выйдем, потом сообразим, куда тебя отнести…

– Лучше в садик, дяденька. Может, так мама не узнает, что я убежала. Она сильно ругаться будет. Знаете, какая у меня мама строгая?

– Конечно, будет ругаться… А как же? В другой раз уж ты не ходи одна белочку кормить, ладно? Только вместе с мамой. Или с воспитательницей. Поняла меня?

– Да, поняла… Я правда так больше не буду, честное слово! Я так испугалась, дяденька…

– Меня дядей Ваней зовут. А тебя Катенькой, стало быть. Хорошее у тебя имя, очень хорошее. Вот и познакомились, Катенька. Значит, сначала в садик пойдем, да?

– Ага…

Около детского сада уже наблюдалось большое волнение – стояла милицейская машина, народ бегал туда-сюда.

– Ну вот… Кажется, тебя уже давно потеряли… А это не твоя мама там у милицейской машины стоит?

– Моя…

Женщина, в которой Катя признала маму, вдруг обернулась. Лицо ее было таким испуганным и заплаканным, что он торопливо шагнул к ней, протягивая с рук ребенка:

– Вот, не волнуйтесь. Она нашлась, в лесу заблудилась… А я как раз после обхода шел.

Женщина молча схватила дочь, прижала ее к себе изо всех сил и, кажется, даже дышать перестала. Только две крупные слезы скатились из-под сомкнутых ресниц, и горло дернулось в нервном спазме.

– Ну все, все… – осторожно погладил он ее по плечу. – Все закончилось, успокойтесь… Все хорошо уже.

– Да, спасибо вам… А вы кто? Как вы ее нашли?

– Я лесничий, я с обхода шел, – повторил он терпеливо. – Вообще-то лесник должен был обход делать, да приболел…

Он уж не стал уточнять, что лесник Федор Васильич вовсе не приболел, а просто не мог с утра с постели встать по причине большого похмелья, но ведь это и неважно было, в общем? К тому же Катина мама на него вдруг так посмотрела, что пришлось от смущения глаза опустить.

– А как вас зовут, уважаемый лесничий? Можно узнать?

– Иваном меня зовут. То есть я Иван Павлович, если точнее…

– А меня Леной. И можно без отчества. Просто Лена.

– Тогда и я просто Иван…

– То есть Ваня?

– Ну да… Можно и так.

– А если я вас в гости приглашу, Ваня, не откажетесь? Должна же я вас отблагодарить как-то? Вы ж мою дочку спасли, можно сказать…

– Да что вы, какие могут быть благодарности! Не нужно ничего такого!

Новая знакомая Лена посмотрела так, что он еще больше смутился.

– А вы ведь меня сейчас обижаете, Ваня… В конце концов, я женщина, я вас в гости зову… – проговорила она немного насмешливо.

– А… Ну, извините тогда. Если так… Я просто не понял. Я приду, конечно.

Он видел, как у нее мелькнула озорная искорка в глазах, и снова смутился отчаянно. Вот же бестолковый какой, вот же увалень! И всегда таким был, и в институте, помнится, над ним ребята всегда подсмеивались. Ну что делать, если не умеет он этого? С детства свое стеснение так и не переборол. Хотя оно ему жить не мешало, если по большому счету. Жил себе и жил. На работу ходил, дом новый вместе с отцом строил… Некогда было по гостям ходить да в реверансах с дамами раскланиваться!