Оторва: Страсть без запретов - Эдуард Снежин Страница 2

Внимание привлекла высокая черноволосая красотка в элегантном джинсовом костюме с короткой юбкой. Она стояла лицом ко мне, с сумочкой на плече, пережидая транспорт. Сегодня вдруг похолодало, как нередко случается летом на Урале, и на девушке были высокие черные блестящие сапоги в обтяжку. Вид крепких загорелых коленок в сочетании с высокими сапогами почему-то всегда действует на меня агрессивно возбуждающе.

Когда размашистым шагом, помахивая сумочкой на длинном ремешке, прелестная юниорка повернула через улицу к киоску, я более не сомневался, что это Лариса.

Она подошла и наклонилась в открытую форточку, а я, что называется, «потерял дар речи». Меня смутили невероятно огромные глаза девушки, да еще раскошенные тушью и чем-то, по-необычному, загадочные, чем, я так и не понял в тот раз.

— Я Лариса. Вам Виктор говорил про меня? — Голос мелодичный, словно перезвон серебряного колокольчика.

— Говорил, — еле пришел я в себя.

— Мне Виктор сказал, что у вас записей больше, чем у него, а у меня дома шикарный музыкальный центр, — переливисто зажурчал серебристый ручеек.

— Ну, наверно, смогу удовлетворить твои заявки.

— Я куплю у вас пять кассет, или больше, только у меня одно условие.

— Какое?

— Я хочу послушать подлинники, и потом, чтобы вы записывали при мне — мне нужно качество. Это будет дороже?

— Не будет! Только ведь все это требует времени.

— А когда вы обычно пишете?

— По вечерам.

— Сегодня можно?

— Можно, — согласился я. — Погуляй с полчаса, я скоро закроюсь, вот мой адрес.

И вручил ей визитку.

— Вот здорово! Мне как раз еще к подружке надо.

Лариса удалилась. По моему телу пробежал озноб.

«Откуда, блин, берутся такие совершенные чуда, содрогающие мужскую плоть одним своим видом?»

Я развил бурную деятельность — лихорадочно закрыл киоск и рванул через улицу в магазин за коньяком, шоколадом и буженинкой — для серьезной закуски.

Дома наскоро прибрал комнату и принял ванну.

Обтираясь полотенцем, я сервировал стол. Еле успел — раздался звонок в дверь.

Лариса была не одна, а с подругой — блондинкой. Марину я знал, она раньше работала вместе с Татьяной.

Появление сразу двух девушек несколько раздосадовало меня, но я широким жестом пригласил их в комнату.

Подружки процокали высокими каблуками по плиткам коридора и, со свойственным всем женщинам любопытством, цепко оглядели обстановку моей однокомнатной квартиры.

Ничего лишнего, все целесообразно, пришли они к выводу и, освоившись, раскованно заулыбались и сели в кресла.

Я взял в руки бутылку с коньяком.

— Ой, девушка на картине — вылитая Татьяна. Это ее фотография? — спросила Марина, заметив над тахтой репродукцию. Она всегда говорила громко, бесцеремонно.

— Это Леонардо да Винчи, мадонна Литта. Татьяна тогда еще не родилась, — объяснил я.

— А я думала — будем записью заниматься, — сказала Лариса, глядя на бутылку в моей руке.

Она сидела лицом к солнцу, и я понял, наконец, секрет ее больших глаз, так смутивших меня в киоске, — глаза ее, как хамелеоны, играли всеми цветами радуги, но не отраженным светом, а активно излучаемым изнутри.

Столь редкое качество совсем сразило меня, в голове промелькнуло страстное, безнадежное желание слиться с ними, раствориться в них.

— Можно и записью заняться, — продохнул я.

— Ну, уж это без меня, — сказала Марина, — кстати, мы тоже принесли вино, — и она достала из сумочки подруги, поставленной на угол стола, бутылку бюракана, чудного узбекского вина, типа мадеры, почти синего цвета, удивительно сохраняющего свежий виноградный вкус.

Насколько я знал Марину раньше, она всегда отличалась прямотой выражения своих мыслей.

— Но мы хотим выпить коньяку. Правда, Лариса? — продолжила блондинка.

— Люблю коньяк — налей земляк! — продекламировала Лариса и пододвинула рюмку.

«О, да ты не робкого десятка!» — подумал я и разлил «Арарат».

Сразу похорошело, девчонки затребовали музыку. Я включил жизнеутверждающую «Европу».

— Все-таки зарубежная попса лучше нашей, — прозвенел Ларисин колокольчик, она подняла руки кверху и, помахивая ими, стала подпевать в такт песне.

— Ты серьезно увлекаешься музыкой? — спросил я.

— Старший брат приучил.

— Так у него, наверно, все есть, что у меня.

— Он уехал с предками в Волгодонск, я живу одна.

— А что же они уехали?

— Юг есть юг.

— Не ври, Лариса, — сказала Марина, — у нее папа импотент по радиации, а мама здесь загуляла. Зато у Лариски теперь отдельная квартира, предки оставили ее доучиваться в колледже.

— Так сразу все и выдала, дура! — огрызнулась Лариса.

Колледж в нашем городе считался его гордостью. Туда брали не всех, а по тестам. Значит, красавица еще и с умом.

— Да ладно, пошли танцевать, Вадик!

Марина сдернула меня со стула и заприжималась в танце горячим телом.

— Ты что, все еще один? У тебя есть девушка?

Я знал, что Марина разведена.

— Нет и не надо, — ответил я лицемерно.

— Да уж на твоей Тане свет клином сошелся. Подумаешь!

Я промолчал.

— Займись Ларисой, — предложила партнерша, — знаешь, она такая… загадочная! — наконец подобрала она слово.

Мне стало весело, и я расхохотался.

— Что ты гогочешь?

— Знаешь, в чем загадочность всех женщин?

— В чем?

Я наклонился к уху Марины, чтобы не услышала подружка, и прошептал:

— У всех женщин есть п…а, но ведут они себя так, как будто ее нет.

— Наха-а-л! — жеманно пропела блондинка.

— Тогда нахал не я, а Пушкин, это он открыл, вон, видишь, на полке его «Записки» стоят?

Я заметил краем глаза, как Лариса, то ли ревниво, то ли осуждающе, следит за нашей болтовней.

«Вот, дурак, вдруг она что расслышала», — укорил я себя.

Музыка закончилась, мы сели и продолжили возлияние.

Потом я поставил свой любимый «Пинк Флойд» и пригласил на танец Ларису. На каблуках она была почти одного роста со мной — под метр восемьдесят, и поэтому наши взгляды встретились. В гляделки я ей явно проигрывал.

— Голова идет кругом от твоих глаз, — выдохнул я.

— А вы тоже мужик ничего, люблю бородатых, — отвечала девушка.