Знак розы - Лейла Мичем Страница 2

Амос смотрел на нее, приоткрыв от изумления рот.

— Но почему? Ты прожила прекрасную жизнь - жизнь, которую, как мне казалось, намерена завещать Рэйчел, дабы увековечить наследие своей семьи. А это дополнение, — он провел тыльной стороной ладони над лежащими документами, — противоречит всему.

Мэри обмякла на стуле. Она напоминала гордую шхуну, паруса которой вдруг опустились.

— Ох, Амос, это длинная история, слишком длинная для того, чтобы рассказывать ее сейчас. Перси как-нибудь все тебе объяснит.

— Объяснит что, Мэри? Что здесь объяснять?

И почему «как-нибудь», и почему Перси?Морщинки вокруг ее глаз и в уголках губ стали резче, и безупречный оливковый цвет лица сменился предательской бледностью. Амос перегнулся через стол и настойчиво спросил:

— Какую историюя не знаю, Мэри? Я прочитал все, что было напечатано о Толиверах, Уориках и ДюМонтах, не говоря уже о том, что я сорок лет прожилсреди вас. Какие бы тайнывы ни скрывали, за это время они бы выплыли наружу.

Мэри на мгновение опустила веки, покрытые сеточкой морщин. Когда же она вновь открыла глаза, в ее взгляде светилась любовь.

— Амос, дорогой, ты вошел в нашу жизнь после того, как наша история состоялась. Наши трагические поступки остались в прошлом, и мы жили с их последствиями. Словом, я хочу уберечь Рэйчел от повторения ошибки, которую сделала сама, и от страданий в результате тех же, неизбежных последствий. Я не желаю, чтобы и над ней нависло проклятие Толиверов.

— Проклятие Толиверов? — растерянно заморгал Амос. Подобные эксцентричные выражения были совсем не в духе Мэри. Он вдруг подумал: а не сказался ливозраст на ее умственных способностях? — Никогда не слышал и не читал ничего подобного.

— Вот это я и имею в виду. — Мэри улыбнулась ему своей обычной улыбкой, приподнимавшей уголки губ и обнажавшей краешки зубов, которые, что было достойно удивления, ничуть не пожелтели, не стали похожими на старые клавиши пианино.

Но Амос не желал сдаваться.

— В таком случае что это за последствия? Тебе принадлежала хлопковая империя, раскинувшаяся на всю страну. Твой супруг, Олли ДюМонт, владел одним из лучших универсальных магазинов во всем Техасе, а компания Перси Уорика вот уже несколько десятилетий остается в списке пятиста промышленных гигантов США. Какие «трагические поступки» могли привести к такимпоследствиям?

— Ты должен поверить мне. Проклятие Толиверов существует, и оно поразило нас всех. Перси знает о нем.

— Ты оставляешь Рэйчел колоссальную сумму денег, — упрямо продолжал Амос. — Предположим, она купит землю где-нибудь еще, выстроит очередной Сомерсет и станет основоположницей новой династии Толиверов. Не вернется ли к ней... то проклятие, о котором ты говоришь?

В глазах Мэри промелькнуло выражение, распознать которое он не сумел. Ее губы дрогнули и изогнулись в улыбке, полной тайной горечи.

— Династияозначает сыновей и дочерей, которым можно передать эстафету. В этом смысле Толиверы никогда не были династией, и ты наверняка не нашел этого в своих книгах по истории. — Ее голос буквально сочился иронией. — Нет, проклятие не вернется. Как только пуповина, связывающая нас с плантацией, будет перерезана, проклятие умрет. Рэйчел не придется продавать душу, как мне, ради спасения фамильных земель.

— Ты продала душу ради Сомерсета?

— Да, и не раз.

Амосу ничего не оставалось, как признать свое поражение. Он начал думать, что и впрямь пропустил несколько глав в семейной хронике Толиверов, но все-таки сделал последнюю попытку.

— Мэри, это дополнение к завещанию представляет собой твои последние пожелания тем, кого ты любишь. Подумай о том, как они скажутся не только на воспоминаниях Рэйчел о тебе, но также и на отношениях между нею и Перси после того, как он вступит во владение тем, что принадлежит ей по праву рождения. Неужели ты хочешь, чтобы тебя запомнили именно такой?

— Мне придется пойти на риск, — заявила Мэри, но выражение ее глаз смягчилось. — Я знаю, ты привязан к Рэйчел и думаешь, что я предала ее. Это не так, Амос. Жаль, но у меня нет времени объяснять тебе, что я имею в виду. Ты должен поверить мне - я знаю, что делаю.

— Остаток дня в моем распоряжении. Сьюзен перенесла все встречи, которые были назначены у меня после полудня.

Мэри подалась к нему и накрыла его худую костлявую руку своей.

— У тебя, может, и есть время, дорогой мой, зато его совершенно нет у меня. Полагаю, сейчас самый подходящий момент для того, чтобы прочесть второй документ.

Амос взглянул на белый конверт.

«Оставь его напоследок», — распорядилась Мэри, войдя к нему в кабинет, и вдруг, пронзенный страшной догадкой, он понял почему. Сердце у Амоса замерло, когда он перевернул конверт и взглянул на адрес отправителя.

— Медицинская клиника в Далласе, — пробормотал он, заметив краешком глаза, что Мэри отвернулась и машинально перебирает ожерелье на шее, которое подарил ей супруг, Олли, - по одной жемчужине за каждый год прожитой вместе жизни, пока смерть не разлучила их. Жемчужин было пятьдесят две, крупных, как яйца колибри. Амос не отрываясь смотрел на эти жемчужины после того, как прочел письмо, будучи не в силах взглянуть Мэри в лицо.

— Рак почек, — хрипло выдавил он, и его кадык болезненно дернулся. — Неужели ничего нельзя сделать?

— Нет, почему же, — ответила Мэри, протягивая руку за стаканом воды. — Хирургия, химиотерапия и облучение. Это лишь продлит мои дни, но не жизнь. Я отказалась от лечения.

Амос снял очки и крепко зажмурился, с силой потирая переносицу, чтобы прогнать слезы. Мэри никогда не приветствовала излишней эмоциональности. Теперь он понял, чему она посвятила прошлый месяц, помимо организации продажи «Толивер фармз». А они ничего не знали - ни ее внучатая племянница, ни старинный друг Перси, ни Сасси, экономка, занимавшая эту должность последние сорок лет, ни старый верный адвокат... все, кто любил ее. Как это похоже на Мэри - сыграть последнюю партию так, чтобы никто ни о чем не догадался.

Амос водрузил очки на нос и заставил себя взглянуть ей в глаза - глаза, которые, несмотря на россыпь морщинок, все еще напоминали ему цветом первые весенние листочки, умытые дождем.

— Сколько? — спросил он.

— Они дают мне еще три недели... наверное.

Потерпев поражение в борьбе со своей печалью, Амос выдвинул ящик стола, в котором хранил чистые носовые платки.

— Прости меня, Мэри, — сказал он, прижимая белый лоскут к глазам, — но на меня свалилось слишком много...

—Я знаю, Амос, — ответила она и, с неожиданной ловкостью повесив тросточку на ручку кресла, встала, обогнула стол и подошла к нему, а потом бережно прижала его голову к своей груди. — Ты же понимаешь, когда-нибудь наступит день... когда мы должны будем сказать друг другу «прощай». В конце концов, я на пятнадцать лет старше тебя...