Милые развлечения - Стелла Камерон Страница 2

Ей нравилась бесформенная, лишенная четких линий одежда темных тонов. В этом, впрочем, также не было ничего нового.

Он прочистил горло.

Она поправила очки указательным пальцем.

Очевидно, это была ее мастерская и одновременно жилая комната на нижнем уровне двухэтажной квартиры на самом верху дома. Она делала ювелирные украшения или что-то в этом роде. Высокий верстак был сделан из грубого серого дерева – и при этом не лишен изящества. Деревянная мебель, очевидно уникальная и изысканной формы, стояла на выбеленном временем деревянном полу без всяких ковров. Единственными яркими пятнами были голубая ваза из дутого стекла, полная пурпурных и желтых ирисов, и черно-бело-рыжая тощая кошка, клубком свернувшаяся на подоконнике.

Музыка из скрытых динамиков наполняла просторные комнаты нежными, чистыми звуками флейты и бас-гитары. Когда музыка стихла, становился слышен шум вентиляторов с деревянными лопастями, а черноволосая женщина все еще стояла неподвижно. Молчаливая, погруженная в себя, враждебная.

Тобиас опять прочистил горло.

– Жарко, – сказал он, проводя рукой по воротнику хлопчатобумажной рубашки. – В Сиэтле не должно быть такой жары. Не в восемь вечера. И не в конце июля.

Перис в ответ опустила густые черные ресницы.

Бледный, тихий ребенок, на все смотревший как бы со стороны, – такой он помнил ее. Сегодня вечером она снова наблюдала – только теперь из самой глубины. О Боже, из глубины того, что происходило с ним сейчас. Именно так. Только она еще не знала об этом… пока.

Тобиас попробовал еще раз.

– Вот и я, – сказал он.

Перис держала щипцами кусочек полированной кости. Ловким движением она поместила его на предназначенное ему место в частично готовом серебряном украшении и отложила щипцы.

Он ей не нравился. Никогда не нравился. Похоже, он собирался уговорить ее изменить свое отношение.

– Почему ты пришел сюда? – спросила она, наклоняясь над верстаком, рассматривая какие-то мелкие предметы.

Он попробовал пошутить:

– Потому, что знал, что ты скучаешь по мне, – и натянуто улыбнулся.

Перис медленно посмотрела на него. За круглыми стеклами очков в ее темно-голубых глазах невозможно было что-либо прочитать.

– Ты шутишь, – сказала она.

То, зачем он пришел, вовсе не было шуткой.

– Почему же? – спросил он. – Мы так давно знаем друг друга.

Ее прямые черные волосы были туго стянуты на затылке резинкой. Ни одна прядка не выбивалась наружу, но Перис пригладила волосы, проверяя, все ли в порядке.

– Да, давно, ты знаешь, – настаивал Тобиас. Его улыбка начала таять. – Я даже помню, когда ты родилась.

– Сомневаюсь, – коротко сказала она. Тебе тогда было семь. Семилетние мальчики не интересуются младенцами.

– Откуда ты знаешь? Ты никогда не была семилетним мальчиком.

Ему показалось, что уголки губ у нее дрогнули.

– Давай, – сказал он. – Улыбнись. Тебе идет. Ты всегда была слишком серьезной.

– Ты совершенно ничего обо мне не знаешь, – сказала она. Ее голос всегда звучал неожиданно грубовато. – Ты никогда ничего не знал обо мне и не хотел знать. Я не представляла для тебя интереса.

Похоже, все шло не так, как надо.

– Сколько ты здесь уже живешь?

Она медленно вздохнула, ее грудь слегка поднялась, скрытая под свободным, тонким платьем рыжего цвета.

– На площади Пионер? – Вопрос был риторическим. – Шесть лет. С тех пор, как вернулась из Европы.

– Так долго? – Это прозвучало так, как будто время, что они не виделись, пролетело незаметно. Недалеко от истины, но совсем не то впечатление, которое могло бы ему помочь сегодня вечером.

– Да, именно так. Тебе было… – он щелкнул пальцами, – двадцать три. Я прав?

– Двадцать девять минус шесть будет двадцать три, – сказала она. – Почему ты здесь?

Хм. Он мог ответить – и ждать взрыва. Если Перис Делайт была способна взорваться. Он спросил:

– Как твой маленький бизнес?

Она слегка заколебалась, прежде чем ответить.

– Мой маленький бизнес в порядке, спасибо.

– Все делаешь браслеты и тому подобное?

– Я редко делаю браслеты, как ты говоришь. Я изготавливаю ювелирные изделия по частным заказам.

– Найджел говорил мне что-то об этом, – сказал он о своем младшем брате. – Вещицы на продажу и так далее.

Она подняла очки и протерла уголки глаз.

– Никакой продажи. Небольшие партии для местных галерей. Мы закончили с перекрестным допросом?

– Дверь внизу – входная – она не заперта.

Она еще раз медленно вздохнула.

– Нет.

– Сколько людей живет в этом доме?

Она сняла очки и стала протирать стекла подолом своего рыжего платья с серьезным, нахмуренным видом.

– Сколько…

– Семь. Иногда восемь. Иногда больше.

Он указал на дверь, через которую попал в квартиру.

– Она тоже не заперта.

– Да.

– Кто угодно может прийти с улицы, подняться по лестнице и зайти сюда.

– Я заметила это.

Он не улыбнулся.

– Намекаешь на меня? Я все-таки не совсем чужой, Перис. Мы вместе выросли.

Она заткнула проволочные дужки очков за уши резким движением руки.

– Мы росли по соседству. Мы никогда не росли вместе – если только ты не проходил мимо. Не думаю, что ты замечал меня даже и в этом случае, – она вздернула подбородок, открыв нежную, белую шею. – Почему ты здесь?

– Я пришел увидеть тебя, – черт, с ней было совсем не просто. – Вспомнить старые добрые времена.

– Чушь собачья.

– Чушь? – переспросил он.

– Абсолютная.

Флейта зазвучала тише и умолкла. Перис не мигая смотрела ему в глаза. Ее кожу можно было использовать в рекламе косметических средств, потому что она не нуждалась в косметике – да Перис и не пользовалась ею. Перис Делайт [1]при всем своем необычном, сочном, слегка пьянящем имени олицетворяла собой простоту в искусстве.

– Ты хорошо знаешь всех жильцов дома?

Она сжала губы, и он заметил, что нижняя губа была полноватой, и она имела привычку слегка покусывать ее.