Самая великолепная ночь - Мейси Ейтс Страница 19

Ей было это приятно, и она хотела этого. Хотела с такой силой, что самой было страшно.

Не пора ли перестать бояться всего, связанного с Тареком?

Он отпустил ее руку, а, когда прозвучали слова благословения, Оливия настолько потерялась во времени и пространстве, что не заметила, как он повел ее от алтаря. Она вдруг как будто проснулась и заметила, что все взоры устремлены на них. Ей говорили, что так будет. Для всех вокруг их свадьба – событие первой величины.

На выходе из алтарного зала стояла Мелия.

– Кушанья поданы в Большом зале, – сказала служанка. – Вы можете занять свои места за столом и ждать остальных.

Оливия обеими руками вцепилась в руку Тарека, когда они вместе последовали по коридору. Она понимала, что теперь принадлежит ему, и это чувство переполняло ее. Она смотрела на него сбоку – на мужчину, ставшего ее мужем. Это случилось. То, чего она боялась все эти годы. Случилось здесь и сейчас.

Тарек повернул голову и посмотрел на нее:

– Что?

– Ничего, – соврала Оливия. – Просто я не верю.

– Что мы поженились?

– Да. И что теперь мой дом здесь. И что вы мой муж.

– И что теперь меня можно называть на «ты».

– К этому еще придется привыкнуть, – улыбнулась Оливия.

Вдруг Тарек остановился, взял ее за руки и повернул к себе лицом.

– Зачем тебе все это? – неожиданно спросил он. – Я две недели изучал твои фотографии. Твою жизнь в Алансунде.

Оливия почувствовала удар изнутри.

– Ради чего?

– Чтобы понять тебя.

– Вы могли спросить меня о чем угодно.

– Ты, – поправил Тарек. – Ты, а не вы. – Он расправил плечи и продолжил: – На фотографиях видно, что ты была довольна той жизнью. Зачем ты пожертвовала тем, что имела?

К горлу Оливии подступил острый ком, и ответ дался с трудом.

– Тем, что я имела? – переспросила она. – Там у меня не было ничего. Алансунд не мой дом. У меня вообще нет дома. Но я не люблю говорить о своем прошлом. В нем мало приятного.

– В моем тоже, – сказал Тарек. – Так что, может быть, все-таки поделишься?

Оливия тяжело вздохнула и, опустив глаза, отвернулась.

– Моя сестра больна. С детства у нее тяжелая аутоиммунная болезнь. Родители всю жизнь сопровождали ее по больницам. Но она до сих пор так же слаба. Если честно, удивительно, что она вообще еще жива. Поэтому в детстве я всегда была одна. Когда родители бегали с сестрой по больницам, меня оставляли дома. Это одна из причин, почему мне так уютно во дворце. Я люблю, когда много людей. И Маркус всегда окружал меня людьми. Я боюсь одиночества. Мне грустно одной. И я не люблю чувствовать себя ненужной. Я слишком долго была никому не нужна. Конечно, Эмили тут ни при чем, – продолжала Оливия. – Выходя замуж за Маркуса, я думала, что навсегда решила свои проблемы. Но Маркус умер. И я снова оказалась не к месту.

Она вспомнила тот жуткий вечер. Ее день рождения. Когда она кричала на родителей за то, что им все равно. А они смотрели на нее, словно она не оправдала их ожиданий. Как будто она виновата, потому что здорова.

– Вот почему я здесь. Тут я могу хоть в чем-то пригодиться.

Оливия сама не знала, к чему эти признания. Слова лились сами собой без ее согласия. С Маркусом она не поднимала эту тему. Первый муж знал о состоянии Эмили, но не догадывался, каково все это для Оливии.

Но Маркус и не спрашивал.

Тарек приложил ладонь к ее щеке. Это было настолько неожиданно, что Оливия замерла, боясь шевельнуться. Ее глаза были открыты широко, как никогда.

– Здесь ты нужна. Просто знай это.

Сказав это, Тарек опустил руку и повел ее дальше по коридору.

Оливии не хватило времени подумать. Они слишком быстро дошли до обеденного зала, сверкающего драгоценными камнями от пола до потолка. Везде горели свечи, на каждой стене – не меньше десятка канделябров. И повсюду цветы.

Это был взрыв радости, праздник цветов. Оливия знала, что сама не умеет светиться от счастья. Поэтому решила наслаждаться тем, как это делают другие.

На коврах у низкого стола лежали красные, золотистые и синие подушки для нее и для Тарека.

– Как красиво, – восхищалась Оливия. – На таких праздниках я еще не была.

Все это снова напомнило ей тот день рождения. Только здесь были люди. И все вокруг светилось торжеством. А значит, никакой схожести. Так к чему вспоминать прошлое в самый неподходящий момент?

– Я тоже, – признался тем временем Тарек.

Оливия проследовала за ним к подушкам и села рядом. В голове кружились сотни вопросов, и каждый из них она хотела задать новоиспеченному мужу. Уж слишком интересно узнать, что он чувствует.

– И из всего этого вы… – она запнулась, – ты ушел в пустыню. Зачем?

Гости начали заполнять пространство. Здесь их было больше, чем в алтарном зале. Об этом Оливию тоже предупредили. За стенами дворца также проходил праздник. Жителям Тахара раздавали бесплатную еду в честь женитьбы шейха.

Вместе с гостями в зал вошли музыканты, и зазвучала музыка, эхом отражаясь от потолка и украшенных драгоценностями стен. С первыми нотами стали разносить подносы с едой, и вопрос Оливии затерялся в общем шуме и звуках инструментов.

Оливия положила на тарелку маленький кусочек мяса ягненка. Больше из приличия, потому что аппетит пока что не давал о себе знать. Видимо, сказывалось волнение.

Она посмотрела на Тарека: одна его нога была поджата, вторую он согнул в колене, упершись на нее локтем и одновременно накладывая себе в тарелку еды. Вдруг он бросил на нее напряженный взгляд своих черных глаз.

– Я ушел в пустыню, потому что брат испугался. Он боялся того, кем я могу стать, если останусь здесь.

– В каком смысле?

– Я ведь не только что понял, какой он человек. Мне сразу было ясно, что он несет стране. И я давно догадался, что именно он заказал убийство наших родителей.

Каждое его слово обрушивалось на Оливию, как крупные градины. Одно за другим. Она не успевала отойти от одного удара, как тут же следовал новый.

– Он боялся того, что я сделаю, когда узнаю. Тогда он решил сломить мою волю. Промыть мне мозги своей правдой. Он выслал меня туда, где я не представлял угрозы. Заставил охранять границы страны. Сторожить его империю зла, которую он сам обращал в пепел. – Тарек жадно откусил мяса. – Мне потребовались годы, чтобы проснуться. – Он посмотрел на Оливию, и взгляд его был так холоден, что дрожь пробежала по ее спине. – Меня превратили в верного пса. Он приложил все усилия, чтобы я в этой жизни не познал ничего, кроме боли и тех истин, которыми он меня пичкал. Я стал тем, кем он меня сделал. И вряд ли я уже смогу измениться.