Долгий путь от любви до любви - Александра Плен Страница 19

* * *

Месяц проходил за месяцем, а наследника все не было и не было. Герцог начал нервничать. Прошло больше года, а мой живот оставался плоским. Однажды, когда супруг зашел в четверг в спальню, а я сообщила, что у меня женские недомогания, услышала злое шипение:

– Похоже, мне продали порченый товар. Еще и за непомерную цену…

Оскорбительные слова так расстроили меня, что я проревела полночи. Было так горько и обидно это слышать, словно я была в чем-то виновата.

– Не бери в голову, – сказала Лилия утром на прогулке в парке, видя мои красные глаза и опухшие веки. – Вон, Розалинда де Мар два года замужем, и не за шестидесятилетним стариком, а за своим ровесником. И он ее не раз в неделю посещает, а почти каждый день.

Я прыснула в кулачок. Розалинда нам уже все уши прожужжала, какой у нее неутомимый муж. Подруга тем временем продолжала:

– И ей так же не удается забеременеть. А у тебя? Раз в неделю, в четверг?

И Лилия громко рассмеялась.

* * *

Так постепенно я взрослела. Через год я обросла шипами и колючками, через два и сама умела уколоть так, что мало не покажется. А через три никто, ни один мужчина или женщина не смогли бы сделать мне больно. Уже никто не мог заставить меня заплакать или почувствовать себя виноватой.

Сначала я всеми фибрами души не хотела иметь ребенка от герцога. Зачатого в муках, в отвращении, в боли. Ребенка не от любимого, а от ненавистного уродливого старого мужа. Я заранее ненавидела его порождение.

Время шло, и я уже сама захотела ребенка. Но только для того, чтобы муж больше не приходил ко мне, оставил в покое.

А потом прошли годы, и я опять изменилась. Я страстно захотела маленькую девочку, малышку, о которой я могла бы заботиться, холить и лелеять. Мне было все равно, что она будет не от любимого человека. Она будет моя, только моя и ничья больше.

Но мне так и не повезло.

Все реже герцог приходил в мою спальню, и все больше времени ему требовалось, чтобы возбудиться. Он больно тискал грудь и щипал за соски, иногда у меня даже оставались синяки после таких «ласк». Но я не жаловалась. Терпеливо сносила его визиты, грубые прикосновения и боль. В меня с детства как тяжелым молотом вбивали понятие: долг каждой женщины – родить наследника. И я терпела.

А однажды наступил такой момент, когда герцог, как ни старался, так и не смог достаточно воодушевиться, чтобы исполнить супружеский долг.

– Я могу себя поздравить, дражайший супруг? Вы больше не будете оказывать мне честь своими посещениями? – презрительно спросила я, когда он, пыхтя и сопя, пытался расшевелить свой детородный орган.

Тогда впервые он меня ударил. Пощечина была не то чтобы болезненной, просто оскорбительной.

– Бесплодная стерва! – проскрежетал он хриплым голосом.

– А вы уверены, что именно я бесплодна? – я поднялась с постели, запахнула пеньюар и немного добавила света в комнате.

– Уверен. У меня куча внебрачных отпрысков, – угрюмо произнес супруг.

– А они точно ваши? – зло рассмеялась я. – Ваши любовницы могли сказать что угодно. Особенно, если им были нужны от вас деньги.

Герцог молчал, сидя на кровати в распахнутом халате. Полное обрюзгшее тело белело в полумраке спальни. Дряблый живот, тонкие кривые ноги, безвольный поникший мужской орган – меня передернуло от отвращения.

– Ваша бывшая жена… Она же была верна вам?

– Естественно, – самодовольно прохрипел герцог.

– И двадцать лет не могла понести. Тогда это уже закономерность. Будете еще пробовать? Третью жену? Четвертую? – я насмешливо смотрела на него сверху вниз и впервые чувствовала себя победительницей. Возможно, из-за того, что дамоклов меч его посещений уже больше не висел над моей головой.

Герцог тяжело встал, запахнул халат, пожевал губами, задумался, словно собираясь что-то мне сказать, потом махнул рукой и молча вышел через дверь, соединяющую наши спальни.

Я была так взбудоражена, что стало не до сна. Нервно ходила взад-вперед по спальне и не могла решить: радоваться мне или огорчаться? То, что у меня не будет детей, это огромный минус. Но то, что герцог не будет ко мне больше приходить, это плюс. В итоге я выпила немного вина (то ли в честь праздника, то ли поминок) и легла спать.

* * *

У Лилии с Бертоном все окончательно разладилось. Он не скрывал своих любовниц, она демонстративно смешивала его имя с грязью и распускала обидные слухи.

– Знаешь, Софи, – сказала она мне однажды, – я приняла решение. Свой долг я выполнила, наследника родила. А дальше могу делать что угодно.

– Что ты имеешь в виду? – я перевела взгляд с прилавка с тканями, которые выбирала, на пылающее решительностью лицо Лилии.

– То, что я свободна от обязательств, – заявила она. – Если у мужа любовницы меняются каждые полгода, почему я должна хранить ему верность?

Я нахмурилась. Прелюбодеяние – мерзкое слово. И пусть я считала себя уже достаточно циничной особой, супружеская измена для меня по-прежнему оставалась неприемлемой.

– Лили, милая… Это же позор. И дети… – начала я. Лилия меня резко прервала. Она нервничала, стараясь казаться смелой, но я видела страх и боль в ее глазах.

– Софи, ты как была наивной простушкой, так и осталась, – дрожащим голосом заявила она, и я услышала нотки паники в ее голосе. – Сейчас столько способов предохранения, что дети – последнее, о чем стоит волноваться. А если вдруг забеременею, всегда можно посетить спальню супруга. Если, конечно, мне повезет его в ней застать.

Последнее она пробормотала в сторону.

Я с болью в сердце смотрела на свою подругу. Никакие уговоры и убеждения на нее не действовали. Упрямство, злость, желание отомстить мужу затмили разум Лилии и сделали ее невосприимчивой к доводам рассудка.

Первым ее любовником стал ветеран первой англо-бурской войны – капитан де Лориньи. Военный мундир и ордена всегда манили женщин, как огонь мотыльков. Лилия влюбилась без памяти, а я вынуждена была выслушивать ее восторженные отзывы о капитане. Она восхваляла широкий разворот его плеч и сильные руки, боевые шрамы и неутомимость в постели. Для меня это было одновременно и неприятно, и интересно. Как может нравиться то, что делают двое в спальне – я не понимала. Постель ассоциировалась у меня только с герцогом. И любое упоминание о плотских утехах вызывало стойкое отвращение и брезгливость.

Бертон закатил скандал. Лилия в ответ припомнила ему и Офелию – актрису, и мадмуазель Коко – певичку, и молодую вдову барона Чандерса, и многих других. Муж заткнулся. А дальше… Дальше было все хуже и хуже. Нет, в высшем свете всегда царили вольные нравы, и измены были частым явлением среди аристократов. Но их не принято было афишировать. Все происходило за закрытыми дверями, в темноте спальне. Но Лилия, как будто специально, выставляла свои увлечения напоказ. Словно наказывала своего мужа, мстила ему за боль… «Куда это все приведет?» – спрашивала я ее, но она только отмахивалась.