Принцесса Конде - Жаклин Санд Страница 19

Этим же самым утром герцог де Лонгвиль изволил непонятно почему проснуться едва ли не с первыми лучами солнца. Впрочем, кое-кто из слуг заметил, что господин вообще не ложился, а ночью у него в гостиной заседал узкий кружок господ. Герцог был бледен и явно чем-то встревожен, хотя достаточно искусно прятал тревогу под маской светской любезности.

Несмотря на то что как раз накануне личный врач ее высочества герцогини посоветовал Лонгвилю временно не посещать спальню супруги, герцог этим советом пренебрег.

Молодую жену разбудил нежный поцелуй, что было совсем необычно, потому что герцог почти никогда не был нежен с женой. Анна-Женевьева, изумленная появлением мужа в ее спальне в столь ранний час, тотчас подняла голову с подушки.

– Любовь моя, как вы себя чувствуете?

Подобное обращение после вчерашнего скандала казалось еще более необычным, чем нежный поцелуй.

– Мне гораздо лучше! – удивленно ответила герцогиня.

– Вот и отлично! – обрадовался герцог. – Анна, я могу попросить вас об одном одолжении?

– Конечно! – удивлению девушки не было границ. – Вы же знаете, супруг мой, что я целиком и полностью в вашем распоряжении.

Герцог с самым непринужденным видом присел на край постели и взял руки жены в свои ладони.

– Понимаете ли, любовь моя, речь пойдет об очень деликатном поручении… Оно поначалу может показаться вам странным и нелепым…

Лонгвиль прокашлялся. Анна-Женевьева напряженно слушала: она, как и многие женщины, под влиянием любопытства забыла даже про свою неприязнь к мужу.

– Но вы же мне все объясните?!

– Несомненно. Помните ли вы, как на приеме у королевы две или три недели тому назад Мазарини вздумал говорить со мной очень странным тоном?

– Прекрасно помню.

– Так вот, я придумал одну шутку… славную шутку, которая позволит мне отомстить этому итальянскому паяцу и поставить его в неловкое положение.

– Великолепно! – Молодая герцогиня, не питавшая к первому министру никакого почтения, захлопала в ладоши. – Я одобряю ваше решение. И чем же я могу помочь вам?

– О, нужен сущий пустяк! Вчера, проезжая в карете по городу, я заметил бродячего комедианта. В руках у него была кукла, изображающая Мазарини. Великолепная кукла, сделанная необычайно похоже! Я уже было намеревался выйти из кареты после окончания представления и предложить этому актеришке сделку: звонкие монеты в обмен на куклу…

– Но что же помешало вам?

– О! – герцог поморщился. – Нашлись люди, которые решили защитить честь Мазарини. Кажется, это были гвардейцы… Завязалась драка. Сами понимаете, что я не должен был компрометировать себя в подобной ситуации. Мне пришлось уехать. А сегодня у меня есть неотложные дела, и я не могу тратить время на то, чтобы разыскивать по всему городу какого-то бродячего комедианта. Но, к счастью, у меня есть вы, моя бесценная. Могу ли я попросить вас сразу после завтрака отправиться на прогулку по городу? Возьмите маленькую карету без гербов. Совсем не обязательно, чтобы клевреты кардинала видели наш герб. Оденьтесь скромнее, чтобы не привлекать к себе внимания. По пути можете заехать куда хотите и купить все, что вам вздумается. Вот ваша награда.

Герцог одарил супругу улыбкой и положил ей на колени туго набитый бархатный кошелек.

– Купите себе сладостей, – продолжая улыбаться, предложил он. – Посетите ювелира: я был непозволительно скуп в последнее время и совсем забыл про вашу страсть к драгоценностям!

Анна-Женевьева машинально подкидывала в руке кошелек. Герцог думал о своем и не обращал внимания на жену.

«Да тут дело не только в розыгрыше! – думала девушка. – Тут что-то другое… Иначе бы он не стал устраивать весь этот спектакль. Для чего-то ему очень нужна кукла Мазарини. А может быть, вовсе и не ему…»

Свои мысли Анна-Женевьева озвучивать не стала.

– Я с удовольствием исполню ваше поручение. Не такое уж оно и сложное.

– Купите куклу и сразу поезжайте домой. Я с нетерпением буду ждать вас.

Девушка капризно надула губки, изображая абсолютную наивность:

– Но прогулка по Парижу так утомительна! Я не поеду одна!

– Разумеется, вы не поедете одна! Ведь вы моя самая большая драгоценность, и я намерен оберегать вас. С вами отправится де Ру.

Де Ру, готовый оберегать «драгоценность» днем и ночью, в любое время года, явился по первому же зову. Герцогиня встретила его загадочной улыбкой и не менее загадочными словами:

– Переоденьтесь, шевалье. Мы отправляемся в город.

– Переодеться, мадам? – Фабьен с некоторым недоумением оглядел свою одежду. – Мне стоит выглядеть лучше… или хуже?

– Как можно незаметнее, шевалье. Я еду в карете без гербов, и вы не должны привлекать к нам внимание.

Сама герцогиня, впрочем, не собиралась следовать этому правилу – платье ее сверкало драгоценностями. То ли она решила не выходить из кареты, то ли…

– У меня будет для вас несколько поручений.

– Я слушаю, мадам, – произнес де Ру, кланяясь.

Анна-Женевьева наградила его еще одной улыбкой.

– Когда доберемся до места, я дам вам необходимые распоряжения.

«Все это начинает походить на игру в шпионов», – подумал Фабьен. Но спорить с хозяйкой ему и в голову не пришло: раз герцогиня так желает, значит, на то есть причины.

– Я буду готов через четверть часа, ваше высочество.

– Хорошо. И прикажите заложить карету.

Де Ру спустился к себе, размышляя, какие сюрпризы преподнесет этот день. В том, что он – пешка в какой-то игре, Фабьен не сомневался. Как еще истолковать этот выезд герцогини? А вчерашнее собрание, которое также не прошло незамеченным для Фабьена (он старался знать все, что творится в доме), лишь подтверждало его догадки. Ришелье умер, король так слаб, что его кончины можно ожидать со дня на день. Фабьен впервые задумался, не погрузится ли страна в хаос после смерти короля. Кто станет регентом при малолетнем дофине? Само собой разумеется, право это принадлежит матери, но на что способен обидчивый и мелочный государь, любовь которого к Анне Австрийской давным-давно превратилась в ненависть. Правда, Мазарини он тоже недолюбливает, но… И где в грядущих событиях место герцогини де Лонгвиль, чья судьба волновала Фабьена все больше и больше?

– Странные наступают времена, – пробормотал де Ру, застегивая пуговицы своего самого затрапезного камзола.

Карета поджидала у дверей. Фабьен усадил в нее герцогиню, та задернула занавески – явно не желала быть узнанной. Де Ру сел верхом и поскакал рядом с каретой.

Де Фобер совершенно напрасно опасался потерпеть фиаско на театральных подмостках. Тот же Лопе де Вега, упрощенный до «рыночного» сюжета – хитрая девица, пытаясь отвертеться от постылого брака со стариком, строит из себя святошу, а попутно милуется с молодым красавчиком, выдавая его перед отцом за нищего калеку, – явно пришелся по вкусу непритязательным зрителям. Эме жалел только о том, что у него всего две руки, и это существенно ограничивало количество кукол на «сцене», а следовательно, масштаб постановки. Когда кукольник утомился, а дебютное представление закончилось, в шапку, предусмотрительно выставленную на видное место, обильно посыпались медяки.