Первая любовь - Вероник Олми Страница 19

— Мама не разрешает.

— Мы ей не скажем.

— Ее это не убьет?

— Нет.

— Ты тоже будешь ее крестом?

— Нет, раной. Крест — это ты.

— Скажи, что ты написала.

— Погаси лампы, говорю тебе, мы уходим.

Кристина обладала чертовской интуицией, и меня она знала лучше некуда. В тот день ей стало страшно, и она была права, хотя поначалу я собиралась произвести самый простой эксперимент. А Кристина, несмотря на все свои страхи, никогда и ни в чем не могла мне отказать. Она бы и в окно бросилась, если бы я ее попросила. Она бы обругала родителей, растоптала свою пластинку, оторвала крылья отцовским бабочкам, если бы знала, что только это может меня порадовать. Она не засыпала, не сказав мне: "Мимиль, я тебя люблю". Ей казалось, что она говорит шепотом, но она кричала на всю квартиру. Я говорила: "Тише…" И она так же оглушительно, не пытаясь умерить свой громкий голос, соглашалась: "Хорошо". Назавтра все повторялось снова. Почему я ей никогда не отвечала? Кристине вовсе не нужно было признаваться мне каждый вечер в любви, она хотела один-единственный раз услышать, что я ее люблю. Один только раз. И она бы перестала кричать на весь дом.

— Мы куда идем?

— В город.

— Скажи, что ты написала?

Мы шли по улице Миним, по узкому разбитому тротуару в тени платанов, их едва не задевали проезжающие машины, заставляя плясать в воздухе бумажки и пыль. Я показала Кристине первое слово и попросила, чтобы она прочитала его сама, подсказав ей:

— Первая буква "у", Кристина! "У" из "умо.

"У" из "умо"… умо… умо… Постарайся, Кристина, ты же знаешь эту песню наизусть.

— Знаю эту песню наизусть?

— Наизусть!

Кристина задумалась с мучительным напряжением, боясь меня разочаровать, а потом с мольбой посмотрела на меня, прося помощи.

— Ну, подумай немножко, какую песню ты поешь? Ну? Давай, не бойся, сообрази, Кристина! Скажи, какую песню ты поешь?

— Я пою… я пою… "Умоляю"?

— Да!

Кристина радостно расхохоталась, вместо лица у нее был теперь только радостно хохочущий рот. Но когда я сказала: "Видишь, я написала: "Убедительная просьба доставить, если она потеряется, в квартал Петит-Шартрез, дом Б, в Экс-ан-Провансе", Кристина перестала смеяться. Она так напряженно смотрела на меня, что ее маленькие глазки за толстыми стеклами очков сделались еще меньше.

— У меня болит живот. Мне надо в туалет.

— Нет, Кристина.

— Надо.

— А я говорю, не надо. Послушай, Кристина, неужели ты не хочешь испытать на себе то, что прожил только один Майк Брант?

— У меня болит живот.

— Кристина, ты же знаешь, что когда Майк Брант был маленьким, он не говорил.

— Да…

— Ты знаешь, что его мама продала всю мебель, чтобы купить билет до Америки и показать его специалистам.

— Даже стол?

— Что?

— Даже стол продала?

— Даже стол.

— Жалко.

— Ничего не жалко. Нельзя было иначе.

— Да, конечно.

— Но Америка-то большая, ты же понимаешь?

— Большая, я понимаю.

— Так вот, если бы маленький Моше, потому что не забывай, что его звали Моше, не был бы немым, он бы не попал в Америку, а если бы он не попал в Америку, он не стал бы певцом Майком Брантом, потому что немые не могут петь? Ты согласна?

— Ну-у…

— И его мать так боялась, что он потеряется на улицах Нью-Йорка, что она написала точно такую же бумагу и повесила ее на шею своему маленькому мальчику, только адрес был другой, нью-йоркский адрес. "Убедительная просьба, если он потеряется, привести…" ну, не знаю, на Сорок вторую улицу, например, или в "кошерную бакалейную лавку на Манхэттене". Одним словом, у тебя точно такая же надпись, но с адресом Экса. Так что попробуй, побудь Майком Брантом. Представь себя Моше, пойди в город, посмотри, помогут ли тебе люди, если ты заблудишься.

Кристина остановилась и замерла. Она смотрела на меня. Она тоже онемела. Она была в затруднении.

— Вот именно так. Ты разучилась говорить, и кто-то из прохожих должен привести тебя домой.

Кристина делала невероятные усилия, чтобы меня послушаться, и еще более невероятные, чтобы понять, чего же я от нее хочу, что она должна делать. Немолодая женщина, нагруженная покупками явно из "Жеан Казино", приближалась к нам. Я прошептала Кристине: "Не забудь, ты потерялась, ты не знаешь, где твой дом". И когда женщина подошла к нам совсем близко, Кристина остановила ее вопросом:

— Где мой дом, мадам?

Женщина посмотрела на Кристину с удивлением, ей, как почти всем взрослым, показалось странным, что Кристина говорит с ней как со своей ровней. И пошла своей дорогой, пробормотав, что она очень занята. Она обращалась скорее к себе самой, глядя под ноги, покачивая пакетами с покупками. Я потянула Кристину за рукав, но она выдернула руку. Я хотела получше объяснить ей, что она должна делать, но она оттолкнула меня со всей силы, а силы у Кристины было хоть отбавляй, и остановила старичка, который шел по тротуару, ведя велосипед. Было ясно, что на этот велосипед он не сядет никогда в жизни.

— Где мой дом?

— Что?

— Где мой дом?

Я вмешалась, обняла Кристину за шею и прошептала:

— Старичок со своим велосипедом пусть идет своей дорогой. А ты, Кристина, не должна вообще говорить и…

От мощного удара локтем в живот у меня перехватило дыхание. Силы у Кристины и впрямь было вдоволь.

— Я не с тобой разговариваю! — закричала она, даже не поглядев на меня. Мне стало ясно, что Кристина не поняла правил игры, и я снова принялась объяснять.

— Кристина, главное, что ты… — начала я.

— На помощь! — завопила Кристина. — На помощь! На помощь!

Всю свою панику и недюжинную силу вложила Кристина в неистовый вопль. Старичок, насколько мог, прибавил ходу, торопясь уйти от нее подальше. А Кристина продолжала вопить, призывая на помощь. Меня она яростно отталкивала, я потеряла над ней всякую власть. Поверив в свою беду, она меня больше не слышала, и втолковать ей что-то было невозможно. Ватага подростков постаралась обойти нас как можно дальше, они предпочли рисковать жизнью на проезжей части, лишь бы миновать двух истеричных девиц. Какой-то мужчина на мотороллере остановился возле нас, желая узнать, что происходит, но его доброжелательность и сочувствие испарились в один миг, как только Кристина завопила: "На помощь! Я в Нью-Йорке! Я онемела!" — он мигом надел каску, и его как ветром сдуло. Самое худшее, что я тоже запаниковала. Я стала ловить машину, надеясь усадить туда Кристину и без скандала добраться до дома. Кристина кричала по-прежнему, что она немая в Нью-Йорке, и вдруг с гримасой схватилась за живот. Живот вернул ее к действительности. "Я хочу какать, Мимиль, очень, очень!" — сообщила она. По счастью, перед нами остановилась машина, женщина за рулем маленького "рено". Я узнала дочку соседки, а она узнала Кристину и предложила отвезти нас домой. Мы были спасены.