Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 18

Молодая служанка понурилась. Госпожа смотрела на нее с презрением и злостью.

– Я не осмелилась вам признаться, потому что и мне тоже пришлось через это пройти. Вы мне давали монетку-другую, чтобы я с ним спала, и скоро я поняла, что понесла. И тогда я заплатила одной женщине, чтобы она избавила меня от ребенка. Я испугалась, что вы меня выгоните, если узнаете. Это было ужасно! Как у меня болел живот!

– А мой муж знает?

– Нет, мадам. Разве мужчинам про такое рассказывают? Да он больше и не хотел меня – из-за этой Лубе, которая к нему сегодня приходила.

Леонора уловила нотку зависти в голосе своей служанки. Неужели Николь тешила себя надеждой, что станет повелительницей Гильема со всеми привилегиями, которые мог дать ей этот статус?

– Завтра я спрошу у Альфреда, чем грозит повитухе практика абортов, – объявила она. – А пока будем хранить наше оружие в тайне. И потом, стоит ли признаваться мужу, что я знаю о существовании его бастарда? Я найду себе более приятное занятие. И ты, милая моя Николь, мне поможешь! Согласна?

– Да, мадам, я что угодно для вас сделаю!

– Рада это слышать.

И Леонора самодовольно улыбнулась. У нее в руках отныне было оружие, которое грозило уничтожить красавицу повитуху с глазами цвета фиалки.

В доме на улице Мобек, вечером того же дня

Анжелина сидела у очага, держа Анри на коленях. Она любовалась профилем сына, время от времени касаясь губами его волос. Луиджи, который пообещал матери прийти вечером, не находил в себе сил ее оставить. На обратном пути они с Анжелиной поссорились: жена горько упрекала его за то, что он без колебаний согласился предоставить Гильему возможность поближе узнать сына.

– Луиджи, едва он закончил, ты сразу же сказал, что согласен! Как ты мог? – Анжелина выразила свое негодование, как только лошадка направилась к городу. – Ты внезапно проникся к нему симпатией или надеешься таким образом разлучить меня с моим малышом?

– Я пожалел его, Анжелина, пожалел от всей души, – ответил на это бывший бродяга. – Гильем – несчастный человек, это видно по нему. Если бы я знал, что обречен до конца моих дней передвигаться в кресле с колесиками, думаю, я бы не стал с этим мириться. Я бы повесился на первой же потолочной балке. Разве можно отказать ему в радости видеться с собственным ребенком?

То, что Анжелина назвала про себя мужской солидарностью, злило ее все больше и больше, поэтому она ответила так:

– Гильем может изредка видеться с мальчиком, наблюдать, как он растет, – это его право. Но я сделаю все, чтобы ноги Анри не было в его доме, в этом гадючьем гнезде! Я всегда знала: чем дальше мой сын от Лезажей, тем лучше. Вот увидишь, Гильем, несмотря на свой недуг, который, разумеется, вызывает сочувствие, от своих планов не откажется. И со временем потребует большего.

– Если такая перспектива тебя пугает, почему ты не хочешь переехать в Лозер? – спросил Луиджи. – Ты могла бы практиковать и там. Дом там намного лучше, чем твой на улице Мобек, да и мама с Октавией были бы счастливы вернуться в родные края.

– Я люблю свой город и обещала матери, что заменю ее здесь, а не где-нибудь еще! И я чувствовала бы себя несчастной вдали от гор, от дядюшки и отца.

От ее слов веяло холодом, и уязвленный Луиджи не сдержался:

– Скажи лучше, вдали от Гильема, твоей первой любви! Может, ты пытаешься лишить его общения с сыном, чтобы таким образом ему отомстить? Тебе пришлось много страдать, когда он тебя бросил, когда ты ждала его напрасно.

На это Анжелина ответила сердитым взглядом. Она смотрела на дорогу перед собой и не разжимала губ, пока коляска не подкатила к стенам старинного средневекового городка. Когда они подъехали к дому, навстречу им выбежала Розетта, но улыбка сбежала с ее лица, как только она поняла, что что-то не так.

– Энджи, Анри съел два куска хлеба с маслом на полдник, а теперь сел расчесывать Спасителя. Просто чудо послушания, а не мальчик!

– Эти двое неразлучны, – кивнул Луиджи в надежде разрядить обстановку.

Этим нельзя было не восхититься: четырехлетний малыш сидит рядом с огромной овчаркой и расчесывает ее густую белую шерсть.

Словно не услышав Розетту, Анжелина взяла сына за руку, завела в дом и села с ним на серый камень, один из тех, которыми был обложен просторный очаг. В очаге тлели крупные угли. С виду молодая женщина была совершенно спокойна. На самом же деле у нее болело сердце, оно стучало в груди часто и отрывисто. Сейчас, пребывая во власти неконтролируемых эмоций, Анжелина снова сомневалась в том, что выбрала правильный жизненный путь.

«Нужно было сбежать отсюда еще до рождения Анри, – думала она. – Не важно куда, и не думать о том, как огорчатся папа и Жерсанда. Нужно было найти приют для матерей-одиночек, а после родов подыскать себе работу. И мы с сыночком жили бы вдвоем, я бы воспитывала его, и он называл бы меня мамой. Луиджи не было бы в моей жизни, потому что мы не встретились бы, и мне не было бы теперь так грустно. Господи, и как он только мог сказать мне такие злые, такие несправедливые слова?»

Не зная, как вести себя с расстроенной и молчаливой подругой, Розетта вышла во двор, взяла метлу и прошлась ею по каменным плитам.

– Они точно поссорились, – шепотом сообщила она Спасителю, который следил за каждым ее движением.

Луиджи воспользовался моментом и спросил у жены:

– Анжелина, ты собираешься сидеть так до вечера? Анри лучше бы поиграть во дворе. Малыш, ты не против побросать мячик или поиграть со Спасителем, правда?

– Я хочу поиграть со Спасителем! Можно, крестная?

Молодая женщина вздрогнула от звука этого звонкого голоска, в котором слышалось нетерпеливое желание поскорее убежать от нее.

– Конечно, мой хороший, пойди поиграй! – с нежностью ответила она.

Как только они остались вдвоем, Луиджи попытался ее обнять, но она вскочила на ноги и отшатнулась. Лицо у нее при этом было словно каменное.

– Моего терпения надолго не хватит, Луиджи! С самого начала знакомства переменчивость твоего нрава меня тревожила. Сейчас ты веселый, обходительный и сыплешь комплиментами, а уже через минуту становишься подозрительным или смотришь свысока. В первое время я даже боялась тебя, твоих взглядов до такой степени, что подумала, будто это ты – жестокий убийца. Вот и сейчас я испытываю те же чувства. Я больше не верю в нашу любовь. Значит, правы те, кто считает, что повитухе не следует выходить замуж!

Пораженный жестокостью этой отповеди, он отступил на шаг.

– Что ж, теперь и я могу сказать то же самое. Я вижу перед собой незнакомку, которая только что произнесла слова не только несправедливые, но и очень жестокие!

– Ты погрешил против истины сильнее, когда осмелился предположить, что я не хочу расставаться с Гильемом. Помнишь, ты сказал однажды, что я для тебя – как сон о любви, ставший явью. Именно это с нами и произошло: это был сон и ничего более. Только я теперь ношу под сердцем твоего ребенка и хочу, чтобы хотя бы у него был отец!