Роксолана. Королева Востока - Осип Назарук Страница 18

Теперь колонна остановилась. Два араба, вооруженные кривыми саблями и металлическими щитами с тарелку величиной, сошлись друг с другом в бешеной схватке. Они быстро наносили удары по щитам и саблям друг друга, искусно правя конями. Это зрелище олицетворяло на падение разбойников на караван и бой с ними: паломники длинными палками отбивались от нападавших. После караван спокойно двинулся дальше.

В середине его, под сильной охраной, два крепких мула несли прекрасный резной, напоминавший целый павильон паланкин из черного дерева. Крыша его держалась на золоченых столбах. Сверху у него блестел золотой полумесяц. По бокам было открыто по три окошка, а спереди и сзади — по одному. Все они были завешены шторками. На мягких подушках в паланкине сидел маленький сын султана, который представлял отца: сам султан лишь душой был с паломниками.

При виде престолонаследника гигантское воодушевление воцарилось в народе. Но он только движениями глаз и рук, а не криком, выражал свои чувства, чтобы не испугать юного наследника падишаха.

И только шепот шел среди мусульман: «Это Мустафа, первенец султана Сулеймана…»

Это был первый член семьи падишаха, которого Настя увидела в его столице. Красивый, живой ребенок.

За паланкином шел длинный ряд тяжело нагруженных мулов. Каждый из них кроме двух наполненных сосудов нес еще по какому-то чудному четырехстороннему приспособлению с павлиньими и страусиными перьями. Все они были покрыты драгоценными тканями.

За мулами снова следовала стража. А за ней и другие участники хаджа и масса народа.

Весь этот живописный кортеж двигался в направлении пристани, откуда должен был отплыть к азиатским берегам, в Скутару.

* * *

В это время армянин с генуэзцем куда-то ушли. Может, на поиски ночлега для себя и живого товара? А может, искали они покупателей, ведь филиал их компании давно был должен приготовить место ночевки для неволь ниц. Может, даже нужных покупателей найти, а армянин с генуэзцем отходили только для верности.

У Насти вдруг заболело сердце от мысли про тяжкую судьбу, ожидающую рабынь. О себе она отчего-то не тосковала, думала о подругах. Ее врожденная веселость будто говорила: «Ты везде найдешь себе дорогу».

Но только день начал умирать на улицах Царьграда, в сердце ее вкралось волнение. Сначала оно потихоньку ранило, но потом стало мучить все сильнее и сильнее. Уже сильно забилось сердце. Сначала оно было как сверчок во ржи — стучало прерывисто, тихо. Но потом будто защебетало соловьем в калине, что растет в саду у реки Липы.

Сумрак уже начал тихо блуждать улицами Стамбула. Муэдзины прервали пение пятого азана с вершин стройных минаретов, и тут пришли армянин с генуэзцем. Они были довольны прогулкой по городу. Армянин что-то шепнул Ибрагиму и тот тоже повеселел.

Он обратился к девушкам и сказал:

— Пойдем! Ночевать вы будете недалеко от Аврет-базара.

Они повиновались.

Еврейка Клара, что шла около Насти, шепнула ей:

— Завтра будут богатые купцы.

— И что с того?

— Как что? Лучше все же попасть в богатый дом, а не в бедный.

— А откуда ты знаешь, что будет именно так?

— Как откуда? Думаешь, чего они вернулись такие довольные? Видно, подкупили слугу какого-то богатого дома, который завтра пойдет покупать рабынь. Я их хорошо знаю!

А ты про меня вспомнишь, если тебе повезет больше?

— Да, но и ты не забудь меня!

— Разве забывала я тебя в Крыму?

— Нет, нет. Я тебе и правда благодарна, — сказала Настя Кларе. Это ее немного успокоило.

Было уже совсем темно, когда их хозяева провели их в большие сени какого-то постоялого двора, что располагался около рынка невольниц. Девушки вошли туда спокойно, будто овечки. Скоро их расковали и разместили в больших комнатах. Тех, кому не хватило места, разместили в сенях на сене. Всем предоставили воду для омовения, чистое белье и дали пищу.

Есть они почти не могли. Но с удовольствием мылись после долгой дороги. Наконец легли спать, обратившись к Богу.

Настя сразу заснула.

Спала чутко, как пташка на ветке. Давно уже, чуть ли не через ночь посещали ее какие-то странные сны. И теперь сон был странным: ей снилось, что она шла степями по кровавым следам с другими невольницами. И все пришли к какому-то мрачном городу над морем. На улицах его было темно. При входе на каждую из улиц стояли вооруженный мужчина и женщина в белом с ребенком. Они брали на ночлег усталых путешественниц, но спрашивали: «Есть ли у тебя родина?» У кого была, тот входил в дом переночевать. А у кого нет, должен был лечь на жесткие камни у дома. Всюду шныряли собаки и нюхали лежащих, скаля на них зубы. Холодный мрак стоял на темных улицах. Настя легла на сырые камни и заснула. Во сне ей приснился еще один сон: черная чаша отравы, кинжал убийцы и какая-то долгая сказка без конца. Тупая, нескладная и бесполезная. С шумом и гамом все плевались друг в друга, дрались и резались длинными ножами.

Она проснулась от этого сна. Дальше ей снилось, что она не хочет спать на этом сыром камне чужой улицы. Она встала и начала стучать в дверь. Но дверь уже заперли и никто не открывал. В ней что-то восстало против этого. Маленькими кулачками она начала колотить в чужие запертые прочные дубовые двери и — о чудо! — разбила их. Но разбила себе и руки в кровь. И из сердца ее текла кровь на белые одежды. И из глаз потекли кровавые слезы — красные-красные, как огонь. Только пробралась она в чужой дом, поняла, что это крыло его пусто. Она, утомленная, упала на ложе, на мягкие подушки, но не могла заснуть. А кровь все лилась и лилась из сердца на подушки, на тюфяки и на пол — потекла в другие комнаты. Потом зашел какой-то мужчина, собирая кровь с пола и качаясь словно пьяный.

Она затряслась всем телом.

Проснулась смертельно уставшей. Посмотрела в окно.

На торжище было серо. Она тихо встала на колени и повернулась лицом к зарешеченному окну, подняв глаза к небу. Сухое дуновение утра освежило ее душу. Она словно цветок чувствовала, что приближается в ее жизни какой-то совсем новый момент, неведомое. Все мысли и чувства обратила она к единственному Покровителю, который у нее здесь был — к всесильному Богу.

И возник в ее воображении ясный снег Чатырдага на его возвышенном пике. Никогда она не была на этой горе, но видела ее и знала, что она существует, прекрасная, как мечта, спокойная и могучая. В сером сумраке утра молилась она Богу с глубокой верой в то, что Он слышит каждое ее слово, как бы тихо она ни шептала. Молилась:

— Боже всемогущий, что ведает все на свете! Видишь, как встает мой отец, чтобы идти в твою церковь на молитву. Даруй мне, Боже, возвращение домой! Я пешком пойду, пусть ноги кровоточат, пусть ранит меня острый колос, пойду как убогие ходят поклоняться святыням. Никогда просящий не уйдет без милостыни из моего дома. И никто не будет тщетно просить у меня ночлега. Я как мать буду добра к сиротам…