Его единственная любовь - Карен Рэнни Страница 18

Дональд улыбнулся со всей возможной приветливостью.

Лейтис не ответила на его улыбку, но выражение ее лица слегка смягчилось. В нем стало меньше настороженности. Дональд всегда и везде нравился женщинам. Непонятно почему, но женщины вечно хотели его приголубить.

– Принести вашу ванну, сэр? – спросил Дональд, и Алек ответил утвердительным кивком.

Через минуту дверь за ним закрылась, и они вновь остались одни.

Алек сел за стол, вытянув перед собой ноги. Он не спеша стянул сапоги, ожидая от Лейтис следующей колкости. Он знал, что она последует. Он в этом не сомневался. Лейтис не могла выдержать угнетающего молчания.

– Теперь вы убедите себя, что коли я познала ласки мужчины, то «это» не будет считаться насилием, – сказала она внезапно.

Он посмотрел на нее и покачал головой.

– Неужели вам не ясно, что я мог бы отдать распоряжение сровнять вашу деревню с землей и его бы выполнили неукоснительно? Или мог бы отдать приказ уничтожить всех людей вашего клана и получить за это награду?

– Англичане всегда награждают за жестокость, – свирепо огрызнулась она. – За жестокость, а не за отвагу.

– И, несмотря на это, вы поливаете меня грязью, – сказал он, будто не слышал ее слов.

– Я бы забросала вас навозом, Мясник, да его нет под рукой.

Он не позволил себе улыбнуться, понимая, что это разозлит ее еще больше. Но в эту минуту ее ярость показалась ему очень смешной.

– Трудно убивать людей? – спросила она спокойно. Она пыталась его оскорбить, но он предпочел не обращать на это внимания и ответил честно:

– Трудно посылать людей в бой, зная, что они могут погибнуть. Не сомневаюсь, что и ваши предводители чувствуют то же самое.

– Надеюсь, что это так, – ответила она удивленно. – Должно быть, человеку не просто послать другого на смерть. Даже если борешься за правое дело.

– Чем больше смерти видишь; – сказал он упрямо, – тем больше сомневаешься в правоте любого дела, за которое люди умирают.

Она отвернулась и уставилась в окно, будто созерцание ночи было для нее внове.

– Ты умеешь ненавидеть, Лейтис, – сказал он тихо.

– У меня есть для этого основания, – ответила она ледяным тоном, поворачиваясь и глядя на него сузившимися глазами. – Англичане убили всю мою семью и человека, которого я любила.

Он порывисто встал, подошел к ящику с письменными принадлежностями и вытащил лист бумаги, гусиное перо и чернильницу. Она хмуро наблюдала, как он возвратился к столу и расчистил на нем место для бумаги. В тишине раздался скрип пера.

Затем он встал, подошел и протянул ей список.

– Что это? – Она протянула руку к листу бумаги.

– Это люди, погибшие, как мне известно, от рук скоттов. Думаю, справедливо, что мы сравняли счет. Разве нет?

Вместо ответа она пробежала глазами список.

Лейтенант Томас.

Капитан Гастингс.

Сержант Робертс.

Лейтенант Хэнсон.

Майор Робсон...

Это был список из двадцати имен. И все они были англичанами, хорошими солдатами и порядочными людьми, не заслужившими такой доли.

– Ну что? – спросил он. – Почему никаких едких замечаний, Лейтис? Почему не скажешь, что хороший англичанин – только мертвый англичанин?

Она изучила список, потом сказала очень тихо:

– Но ведь у них всех были матери, жены или возлюбленные. Было бы жестоко желать им смерти.

– Но ведь они были англичанами, – возразил он, и в его тоне она почувствовала напряжение. – Разве тебя не обрадовала бы их смерть?

Лейтис подняла на него глаза.

– Неужели ты каждый раз радуешься, когда умирает скотт? – спросила она со странной печалью.

Однажды такое было, и он исповедался в этом Богу, но ей он об этом не расскажет ни за что на свете.

– Воевать должны только короли, и никто больше, – сказала она после затянувшегося молчания.

– Ты предпочла бы, чтобы король Джордж и ваш претендент на престол встретились в поединке? – спросил он, удивленный ее замечанием.

– Но ведь в войне участвуют не только короли и принцы, верно? – Она смотрела ему прямо в лицо. – Это мужчины превратили войну в игру. Не ради мира, а из личных интересов. Например, из-за алчности.

– Алчности? – Он смущенно улыбнулся. – Имеешь в виду, что полковники метят в генералы, а рядовые мечтают стать сержантами?

– Или получить земли, замки, власть, – поправила она, возвращая ему список, потом отвернулась и снова уставилась в темное окно.

– Мир всегда был таким, Лейтис, – сказал он тихо.

– Это не значит, – возразила она, качая головой, – что он устроен правильно.

– А каким ты хотела бы видеть мир?

– Каким он был раньше, – ответила дна устало. – По правде говоря, я и сама не знаю. Теперь мир кажется таким желанным, а это желание таким простым, но очень трудно достижимым.

– Для всех нас, – ответил он мрачно.

– А где твой мир, Мясник?

Он улыбнулся, расслышав в ее тоне оскорбительные нотки, но все же без усилия ответил на ее вопрос:

– Где дом солдата? Там, куда его пошлет командир. Там, где его мундир или походная койка.

– Но не здесь, в Шотландии, – возразила она язвительно.

– Боюсь, что это так, – ответил он, и хотя это и было правдой, его голос был мягок.

Она расправила плечи, в ее позе чувствовалось напряжение. Она не обратила внимания на его слова и, казалось, забыла о его присутствии. Хоть она и молчала, ее вид выражал явное презрение.

Раздался стук в дверь, предвещавший появление сержанта. Молодой человек согнулся под весом огромной медной ванны.

– Где ты это нашел? – спросил удивленный Алек.

– Майор Седжуик заказал ее в Лондоне, – ответил Дональд, опуская ванну на пол. Дно украшала чеканка из цветов и деревьев, из листьев выглядывали весьма скудно одетые нимфы. – Майор не прочь внести в свою жизнь немного изящества, – заметил Дональд. – Любит позабавиться, как видите. – Он покраснел и поклонился. – Прошу прощения, сэр. Я не хотел проявить неуважение к старшему по званию.

– Я ничего не слышал. – Алек обменялся лукавым взглядом с сержантом. – Ты не спросил, нет ли у него французского мыла? – саркастически полюбопытствовал он и подошел к ванне, чтобы получше разглядеть этот медный чан.

Дональд покаянно покачал головой.

– Все, что мне удалось раздобыть, – это простое солдатское мыло.