Греховный поцелуй - Эрика Ридли Страница 18

— Бестолковый сброд, — вмешалась Франсина, покачивая оранжевым пером, водруженным поверх высокой прически и теперь казавшимся особенно кричащим и неуместным.

— Не проявляют инициативы, — проговорил ее муж Бенедикт, прижимая ко рту платок.

Тисдейл изучал свою трость, будто только что с недоумением заметил, что держит ее в руке. Разговор задохнулся и стих.

— Который час? — спросила мисс Пембертон после еще одного мучительного раздумья.

Все уставились на нее с изумлением, будто она заговорила на иностранном языке.

Гэвин ощупал свой нагрудный карман в поисках часов.

— Половина третьего.

— Тогда слишком поздно. Мы все устали, пережили потрясение и не можем мыслить ясно. Сейчас не время выдвигать обвинения. — Она глубоко вздохнула. — Почему бы нам не возобновить этот разговор утром?

— За завтраком? — послышался холодный недоверчивый голос леди Стентон. — И кто же станет есть в такое время?

— Черт, я могу. И пить тоже. — Эдмунд мотнул головой в сторону неподвижного тела Хедерингтона. — Если мертв он, это не значит, что и я тоже мертв. Завтрак — самое подходящее время, чтобы выдвигать обвинения.

Мисс Стентон истерически захихикала и тут же хлопнула себя по губам обеими руками.

Тисдейл взмахнул тростью, указывая на кровать:

— А что вы тем временем собираетесь делать с Хедерингтоном, если мы не настрочим письмо в местное отделение полиции?

— Вместо этого я отправлю письмо в резиденцию священника. — Гэвин яростно провел рукой по волосам и потянул себя за прядь. — И нам еще потребуется организовать похороны.

Он сглотнул, вызывая к жизни старые воспоминания.

— Возвращайтесь в свои комнаты, а я вернусь в свою. Завтрак будет готов к восьми.

Шаркая, они медленно потянулись из комнаты и рассеялись в коридоре.

— Ну, я ни на минуту не усну, — сказала леди Стентон, следуя через холл за дочерью.

— А Лайонкрофт будет спать как младенец, — послышалась реплика Эдмунда. Голос его звучал неясно. — Он привык, что члены семьи откидывают копыта при загадочных обстоятельствах.

Гэвин сделал два стремительных шага из комнаты в коридор, готовясь серьезно поговорить с Эдмундом. Но прежде чем Эдмунд осознал его присутствие, шаги. Гэвина замедлились. Чем больше увеличивалось расстояние между ним и холодным телом Хедерингтона, тем скорее иссякало желание поколотить пьяного Эдмунда.

Возможно, Эдмунд заслуживал хорошей пощечины, но Гэвин уже истратил весь свой пыл на этот день.

Завтра было не за горами.

Эванджелина стремительно вырвалась из очередного кошмара задолго до того, как к ней в спальню вошла горничная, чтобы поднять балдахин и раздвинуть занавески на постели.

— Ваше утреннее платье, мэм, — пробормотала девушка, возвращаясь с грудой шелковой одежды, одолженной у Сьюзен.

Эванджелина вздрогнула, то, что должно было стать траурным платьем, оказалось совсем другим — струящимся туалетом бледно-зеленого шелка, отделанным под корсажем полоской атласа глубокого оттенка сосновой коры. Мягкое роскошное платье показалось ей неподобающе ярким, но другого ей не принесли, и она заставила себя стоять спокойно, пока сорочка, корсет и платье не заменили ее ночную рубашку.

И что теперь? Неужели Лайонкрофт убил снова? Хотя Эванджелина подозревала, что большинство гостей не станут скорбеть по покойному лорду, четверо детей графа будут страдать от этой потери. И сердце ее сжалось от сострадания к ним.

Как только можно будет покончить с завтраком и встать из-за стола, она тотчас же направится посмотреть, как там дети.

— Вы могли это предвидеть, — едва слышно пробормотала горничная, застегивая последнюю пуговицу на спине Эванджелины.

— Я… что?

— Вы могли предвидеть, — повторила девушка. — Или не сочли, что это следует сообщить всем?

Горничная пристально и решительно смотрела на Эванджелину, хотя руки ее дрожали.

— Я слышала о вас, — продолжала она настаивать, но слабая дрожь в голосе выдавала ее страх говорить об этом даже с Эванджелиной. — Мы все это знаем.

Слово «мы», вне всякого сомнения, означало весь штат прислуги Блэкберри-Мэнора, и было ясно, что они считают ее ведьмой. Дома слуги были самой верной опорой Эванджелины. Здесь же не было ничего подобного. Она не могла ожидать от них ни понимания, ни терпимости. Мертвое тело наверху невозможно было счесть «самым благоприятным обстоятельством». Особенно для беглянки, которая была никем и к тому же подозревалась в колдовстве. А после того как Эванджелина помогла Джинни, едва ли она могла отрицать существование своего дара.

— Как твое имя?

— Молли.

— Попытайся понять, Молли. Я могу в какой-то степени управлять своими видениями, только дотрагиваясь до определенного человека, а случайные видения по большей части бесполезны.

Эванджелина помолчала. Сколько она могла открыть девушке и при этом оставить свой главный секрет при себе?

— Я не могла предвидеть смерть лорда Хедерингтона. — Эванджелина встретила недоуменный и нервный взгляд девушки. — Видишь ли, Молли, я надеюсь… сохранить мой дар в строжайшей тайне. Я не хочу, чтобы меня выкинули на улицу или отправили в Бедлам. И я не слишком дорожу мнением высшего света. Но скажи мне… Ты не говорила мистеру Лайонкрофту о моих… видениях?

Молли вскинула подбородок:

— При всех его невзгодах он остается добрым хозяином. Если он спросит нас, не ведьма ли вы, любой скажет ему правду.

В обычных обстоятельствах такая нерушимая верность вызвала бы у Эванджелины только улыбку, но в этом случае от слов служанки у нее побежали по спине ледяные мурашки.

— А если он не спросит? — продолжала настаивать Эванджелина.

Помедлив секунду, Молли пожала плечами:

— Он не принадлежит к числу досужих болтунов. Среди нас, слуг, есть такие, кто никогда не слышал, чтобы он говорил. Я сомневаюсь, чтобы он вообще заговорил о вас.

После того как Молли сделала все возможное, чтобы наилучшим образом причесать непослушные локоны Эванджелины, никогда не выдерживавшие шпилек более пяти минут, она заплела их в косу и сделала из нее нечто вроде петли. Потом ушла.

Через минуту в дверь Эванджелины, смежную со спальней Сьюзен, громко постучали.

Эванджелина повернула ручку двери и приветствовала соседку.

Темно-синее платье Сьюзен, выдающееся произведение портновского искусства, было отделано более ярким синим шелком, что выгодно и эффектно подчеркивало цвет ее лазурных глаз и бледной кожи. В отличие от Эванджелины, голова Сьюзен была увенчана совершенным шиньоном, а на губах сияла восторженная улыбка.

— Сто лет я не испытывала такого возбуждения. — Сьюзен пошире распахнула дверь. — Идете или нет?