Мочалкин блюз - Акулина Парфенова Страница 17

– Почему он не бежит помогать старикам?

– Цыганки ему платят.

– Вот ты, Кьяра, женщина из цивилизованной европейской страны, члена ЕЭС. Почему ты так спокойно к этому относишься?

– Я выросла в Неаполе. Петербург считают криминальной столицей России, а на самом деле, по сравнению с моим родным городом, он спокоен, как вожделеемый моим благоверным Осло.

Кьяра – самый известный в Италии переводчик с русского на итальянский. Она перевела им всех значительных русских писателей второй половины двадцатого века от Платонова до Пелевина.

Она мечтательно продолжала:

– В Неаполе до сих пор приличной девушке не следует ходить одной по городу, особенно по некоторым его районам, близким к морю и порту. Для иностранцев он вообще негласно закрыт. Только совсем экстремальные туристы, типа русских, отваживаются посещать мой родной город. Я думаю, там почти так же опасно, как в нынешнем Багдаде.

С кухни донесся новый шквал ругани и шума.

– Может, ему помочь? Помешать что-нибудь.

Но Кьяра уже опять погрузилась в дебри нового перевода и лишь пожала плечами.

Я на цыпочках прокралась к арке, которая ведет на кухню. Пол был усеян скорлупой грецких орехов. Синьор никогда не использует чищеные орехи, потому что из них в процессе хранения улетучиваются необходимые для правильного вкуса и запаха эфирные масла.

– Кьяра, попробуй! – закричал он.

– Я ненавижу сладкое, – отозвалась синьора, – и я занята.

Луиджи громко послал ее к чертовой бабушке.

Через несколько секунд я робким шорохом обнаружила свое присутствие в ближнем коридоре в надежде поскорее приступить к работе. Но Луиджи, видимо, думал только о жене. Поэтому, когда я сделала шаг в кухню, он с разворота быстрым баскетбольным движением, с ловкостью, неожиданной в столь тучном человеке, метнул кусок бисквита точнехонько мне в лицо. С криком:

– Ты, Кьяра, все-таки попробуешь мой новый десерт!

Мы постояли молча друг против друга…

– Мадонна миа… – заголосил Луиджи, поняв ошибку.

Тем временем я начала задыхаться. В массе содержалось много свежих грецких орехов, на которые у меня с детства сильная аллергия.

Вскоре прибежала Кьяра и, быстро сообразив, что происходит, – я упоминала ей о моей болезни, – унеслась за таблеткой. Она делает все удивительно быстро. Поэтому между манипуляциями по умыванию моего лица и кормлению меня таблеткой ей удалось внезапным молниеносным броском залепить нехилую порцию десерта в лицо своему растерявшемуся мужу.

* * *

Кьяре сорок два года, внешне она рыжий вариант Моники Белуччи. Совершенно не похожа на русскую ни лицом, ни манерой одеваться. Шикарные бледно-рыжие кудри до попы, эпическая грудь, золотые и изумрудные шали, по шесть перстней на каждой руке и никаких брюк. Поэтому если она внезапно посылает трехэтажным матом, когда в толпе ей наступают на ногу, то моментально заслуживает восхищенные взгляды простых русских мужчин. Мат делает ее своей, а значит, доступной. У нее масса поклонников, в том числе ленивец и болтун милиционер Володя, пост которого находится рядом с их домом. Пост устроили потому, что девяносто процентов его обитателей – иностранцы. Но Володя их не очень любит и охотно берет мзду у цыганок, которые промышляют по соседству мелким гоп-стопом.

Кьяра благоговеет перед великой русской литературой и недавно призналась мне, что мечтает встретить на своем пути мужчину, подобного Мите Карамазову, или потомка самого Федора Михайловича.

– Это легко. Старший – Дмитрий Дмитриевич Достоевский – предводитель петербургского дворянства. Об этом я знаю от Каролины Адамовны, которая сетует на то, что Достоевские слишком захудалый род для предводительства. А Федор Дмитриевич, который и по возрасту тебе больше подходит, водит в Петербурге трамвай. Его можно найти через музей Достоевского на «Владимирской». Только он, по-моему, женат.

Кьяра разволновалась.

– Да, я попробую его найти.

Наконец, отмывшись, причесавшись и нарядившись в тукседо, синьор Луиджи отбыл по месту назначения.

Я вернулась на кухню. Убирать кухню – дело трудоемкое. Въезжая, Луиджи и Кьяра сделали в квартире ремонт. Ликвидировали гостевую спальню, увеличив некогда пятнадцатиметровую кухню до нынешних размеров. Луиджи не выносит нержавейки, поэтому на кухне нет металлических поверхностей и мойки у него из искусственного мрамора. Единственный компромисс – это дровяная чугунная плита, неведомым образом вместе с выводными трубами пережившая капитальный ремонт дома. Ею пользуется только Кьяра, когда пару раз в год готовит парадный обед для какого-нибудь особого гостя и требуется живой огонь. Приглашать гостей в ресторан считается в их семье дурным тоном.

За нелюбовь к нержавейке я испытываю к Луиджи особую благодарность. Она тяжела в уходе. И результат почти не держится, всякое случайное прикосновение без перчаток немедленно оставляет на этом металле следы. Смешно было бы даже предложить Луиджи работать в перчатках.

Когда мои труды были наконец завершены, оказалось, что я благоухаю ванилью и корицей. Я приняла душ, переоделась и отправилась домой, не попрощавшись с Кьярой. Дверь в ее комнату была закрыта, очевидно, ее тоже посетило вдохновение. Пришлось спускаться пешком: лифт был занят.

Дойдя до машины, я вспомнила, что оставила ключи на зеркале при входе, и пошла обратно. В квартире глазам моим предстало шокирующее, но вполне тривиальное зрелище. Посреди гостиной на ковре Кьяра предавалась страстной любви с милиционером Володей. Не желая тревожить любовников, я постаралась удалиться так же бесшумно, как и вошла.

Все смешалось в доме Облонских. Луиджи хочет в Осло, Кьяра хочет в Неаполь. Похоже, мне скоро предстоит искать новых клиентов на четверг.

* * *

Сегодня мне предстояло исключительно интересное дело. Кораблева пригласила меня на вечеринку в консульство, куда также приглашены журналисты, писатели, издатели и прочие люди, причастные к моей прежней профессии. Она предложила мне повертеться в их среде, может быть, встретить старых знакомых, может быть, просто пообщаться, чтобы понять, захочется ли мне снова стать частью их сообщества. Мысль эта показалась мне интересной. Ведь я уже давным-давно не общалась с изначально подобными себе.

Сразу возник сакраментальный вопрос: что надеть?

Избранная публика, которую я ожидала встретить на вечеринке, наверняка отлично разбирается в одежде. Гораздо лучше, чем мои работодатели. Люди состоятельные, но совсем не такие изысканные, как те представители медиа, которых мне предстояло встретить сегодня.

Заметил же Глеб, что у меня старомодный бурдовский жакетик, заметят и другие. Особенно женщины, эти умные стервозные бабы, окопавшиеся в глянцевых журналах. И которые за версту чуют таких выскочек, как я.

Впрочем, с таким настроем нечего туда ходить. Вряд ли мне захочется быть одной из тех, встречи с которыми я так основательно опасаюсь.