Сезон любви - Элин Хильдебранд Страница 17

Она слишком много расхаживала на августовской жаре. Вдобавок ничего не ела и не пила. А еще вспоминала. Наверное, вредно возвращаться в прошлое и мусолить в памяти былые дни. За все четырнадцать лет Маргарита не думала столько о прошлом, сколько за последние двенадцать часов. Глупо и непродуктивно, ведь она давно поняла, что размышления об утраченном приносят только страдания. Однако сегодня правила были нарушены, а логика бездействовала. Сегодня Маргарита думала о прошлом и о том, что вечером, возможно, расскажет все Ренате. Как ни странно, Маргарита вдруг испытала гордость. Гордость за то, что выжила и лежит на кровати.

Ресторан проработал четыре лета подряд, прежде чем Маргарита твердо встала на ноги в прямом и в переносном смысле. Она потратила тысячи долларов, чтобы заведение выглядело так, как ей представлялось, то есть уютно, стильно, изысканно. Маргарита хотела создать атмосферу, где бы сочетались новая для нее эстетика Нантакета – богатейшая история города и дикая, первозданная красота пустошей, пляжей и моря – и элегантная утонченность Парижа. По настоянию Портера Маргарита оставила необработанную кирпичную стену (он утверждал, что подобный дизайн служит веским доводом в пользу приобретения той или иной квартиры на Манхэттене) и переделала камин в баре, установив вместо каминной полки огромную, выброшенную на берег моря корягу, которую когда-то нашел Портер. Она валялась на заднем дворе его съемного дома, к немалому огорчению хозяев, пока Портер ждал, что ее предназначение откроется само собой. Чтобы уравновесить грубую простоту дерева, Маргарита настояла на оцинкованной барной стойке, единственной на острове. Однако самым слабым местом оказались полы, выщербленные, неровные, кое-где вспучившиеся. Они требовали ремонта. Маргарита не могла допустить, чтобы официанты бегали по выбоинам, балансируя подносами с шестью тарелками, да и не дело угощать посетителей в зале, который, как лодка, кренится набок. Изъеденные червями полы были сделаны из редкой и дорогой ореховой древесины, и Маргарита боялась, что их повредят, когда будут снимать, чтобы выровнять подложку. Пришлось согласиться на более долгий и трудный процесс: здание подняли и выровняли фундамент.

Усилия не прошли даром. Помещение изменилось, стало стильным и уютным. Маргарита любила бар, любила камин и два кресла, где везучие (и проворные!) клиенты могли устроиться с коктейлем и книгой по истории искусств или романом Сидони-Габриель Колетт [13], взяв томик с полки встроенного шкафа. Маргарите нравился обеденный зал, выкрашенный в глубокий красный цвет, и она надеялась, что посетители будут соперничать за три самых желанных столика – два у окон, выходящих на Уотер-стрит, оба рассчитаны на две персоны, и один побольше, у западной банкетки.

Но, несмотря на то что все было сделано со вкусом и в точном соответствии с требованиями Маргариты, жители Нантакета приняли ресторан не сразу. Вначале на Маргариту смотрели как на человека случайного. Подумаешь, какая-то новомодная кулинарка непонятного происхождения. Француженка? Нет, но любит вставлять в разговор претенциозные французские словечки и говорит с заметным акцентом. Может, она из Нью-Йорка? Ну да, работала там в ресторане «Ла Гренуй» (кое-кто даже утверждал, что помнит ее по тем временам, хотя Маргарита никогда не выходила в зал к посетителям) и училась в Кулинарном институте, но на жительницу Нью-Йорка не похожа. В общем, единственным Маргаритиным достоинством казались ее отношения с Портером. В местном светском обществе Портер Харрис считался видной фигурой. Он снимал один и тот же дом на Поплис-роуд с тех пор, как в начале шестидесятых окончил колледж. Когда Портер говорил, люди его слушали: обаятельный и компанейский, он мог в одиночку спасти вечеринку и, кроме того, славился экстравагантным вкусом в искусстве, еде и женщинах. Он утверждал, что может весь день смотреть на Боттичелли и Рубенса, а вечером любоваться Фрагонаром и французским рококо. Для него не существовало ничего слишком дорогого или слишком красивого. И вот этот человек заявил, что «нашел в Париже подлинную драгоценность», подразумевая под драгоценностью Маргариту.

Ресторан «Зонтики» назвали в честь картины Ренуара. Первые два лета над баром висела хорошая репродукция; когда ее связь с названием стала очевидной, Маргарита заменила картину более интригующим, но тоже с зонтиками, полотном работы местного художника Керри Холлэма. В ресторане предлагали ежедневные комплексы меню из шести блюд, все за тридцать два доллара, не считая стоимости вина, и эта цена смущала людей. Неужели ужин стоит таких денег? Первые несколько лет зал заполнялся только благодаря Портеру. Он приглашал в ресторан обитателей Манхэттена, коллег-ученых, интеллектуалов, артистов, отдыхающих от Бродвея, художников из деревушки Сконсет, располагающих значительными фондами, и богачей, которые следили за вышеперечисленными, дабы не пропустить модные тенденции. После одного, второго, а затем и третьего лета все, кто опасался разочароваться в еде, вдруг поняли, что тревоги напрасны. Эта непостижимая женщина, может, и выглядела довольно заурядно (по мнению женщин; мужчины отзывались о ней гораздо лучше, увидев в крепкой Маргаритиной фигуре и роскошных длинных волосах воплощение матери-земли), но как же она готовила!

Покорение Нантакета оказалось нелегким делом, однако на четвертый год это все-таки произошло. На выходных ресторан всегда был полон, и у Маргариты появились постоянные клиенты, которые приходили по крайней мере два раза в неделю. Бар работал с половины седьмого (иногда к открытию у входа собиралась очередь из желающих посоперничать за кресла), а закрывался после полуночи. Сомнительное происхождение Маргариты так и осталось секретом. Представители местной прессы пытались что-нибудь разнюхать, просили дать интервью, но Маргарита отказалась, лишь добавив себе таинственности. Люди стали узнавать Маргариту на улицах, претендовали на ее дружбу и называли «Зонтики» лучшим рестораном на острове.

Они даже привыкли к необычному Маргаритиному выговору, который появился под влиянием детства, проведенного в Шебойгане, и мелодичного акцента мадам Верже, а позже усилился после долгих часов работы на кухнях, где говорили преимущественно по-французски. Тем не менее отношения Маргариты с Портером вызывали непреходящий интерес у жителей Нантакета. Ходили слухи, что Портер привез Маргариту на остров из Парижа и купил ей ресторан. Маргарита всегда вносила ясность по поводу последнего пункта: ресторан она купила сама, на документах стояло только ее имя. Всем было известно, что Портер и Маргарита живут вместе в коттедже на Поплис-роуд, но одно лето сменялось другим, а кольца и объявление о помолвке так и не появились. Вопросы и осуждающие взгляды посетителей порой смущали Маргариту. Она считала, что ее отношения с Портером касаются только их двоих.

Лето в коттедже на Поплис-роуд проходило мило и просто. Маргарита с Портером спали на старой кровати с веревочной сеткой и пользовались только уличным душем, который располагался под увитой розами шпалерой. Завтракали холодным рисовым пудингом со сливами, а потом Маргарита спешила на работу. Портер шел на пляж, играл в теннис в яхт-клубе или читал малопонятные искусствоведческие журналы в гамаке на террасе. Часто заходил в ресторан. Интересно, сколько раз Маргарита стояла у плиты, когда он подкрадывался сзади и целовал ее в шею? Шрамы от ожогов остались до сих пор. Если Портер не мог зайти, он звонил – рассказать, кого встретил в городе, что слышал или прочитал в местной газете. Иногда менял голос и пытался заказать столик. Час или два между подготовкой и открытием ресторана Маргарита и Портер проводили дома: ухаживали за крошечным огородом и клумбой с лилиями, слушали записи диалогов на французском, занимались любовью. Вместе принимали душ под розами. Портер мыл ей голову. Они пили вино, чокались бокалами и говорили: «Я тебя люблю».