Рено, или Проклятие - Жюльетта Бенцони Страница 17

Неожиданно на строительной площадке появился молоденький слуга и стал звать во все горло, стараясь перекричать шум стройки, Рено де Куртене. Рено поспешил к нему, отвесив архитектору и незнакомцу вежливый полупоклон.

– Я тот, кого вы ищете, – сообщил он слуге. – Госпоже де Куси нужны мои услуги?

– Вас зовет не госпожа де Куси, а Ее Величество королева. Извольте поторопиться, королева не любит ждать.

Рено поспешил за слугой. Они вошли во дворец, поднялись по лестнице, миновали Зал совета, потом столовую и оказались перед резной дверью, возле которой стояли два стражника. Эта дверь и вела в покои Бланки Кастильской, матери короля, которую продолжали называть королевой, несмотря на то что этот титул принадлежал теперь Маргарите Прованской.

Рено вошел в просторную комнату, освещенную двумя окнами, смотрящими в сад, и ему показалось, что он оказался в неком святилище. Все здесь было исполнено особого, символического значения: кресло, напоминающее трон, белые лилии Франции, обвивающие башни Кастилии, на чудесных настенных коврах. Но главной фигурой священного пространства была массивная женщина в белом одеянии – белый цвет был цветом траура королевских вдов. Однако она не носила уже платьев из грубого фландрского полотна, как сразу после смерти мужа, платье на ней было бархатным и отделано мехом горностая, а белую муслиновую вуаль перехватывал золотой узорный обруч с сапфирами. В пышных черных волосах Бланки поблескивали серебряные нити. Бланке Кастильской исполнилось пятьдесят шесть лет, но она еще сохраняла свою красоту благодаря стати, бледному лицу и сверкающим умом глубоким темным глазам. Она сидела за столом в высоком кресле, покрытом голубым с золотым узором ковром; ее тонкая, с длинными пальцами рука, которую уже коснулись первые признаки ревматизма, лежала на книге в кожаном переплете с серебряными застежками. Вокруг королевы расположились придворные дамы, но Рено, зачарованному белоснежным великолепием, они показались лишь разноцветным окаймлением, от которого вдруг отделилась Филиппа де Куси и произнесла:

– Перед вами, мадам, юный дамуазо, о котором я вам говорила. Его появлением у нас в доме мы обязаны дружбе командора ордена рыцарей-храмовников. Зовут его Рено де Куртене…

Черные глаза королевы оторвались от книги и вперились в приближающегося Рено, ему тут же показалось, что их взгляд пронизывает его насквозь. Секунду спустя королева заговорила, и ее низкий голос звучал приятно:

– Вы сказали, милая Филиппа, что он родился в Святой земле? Не скрою, меня это удивило. Я не знала, что там до сих пор еще остались де Куртене. Мне казалось, что они только здесь, во Франции… Или в Константинополе… Где именно вы родились, молодой человек?

Она обратилась прямо к Рено, и он, прежде чем ответить, опустился на одно колено.

– В Антиохии, мадам, если верить тому, что мне говорили, ибо я был младенцем в пеленках, когда меня увезли на Запад.

– И вашего отца звали…

– Тибо де Куртене, он вырос во дворце в Иерусалиме подле короля Бодуэна IV, которому был верным и преданным товарищем, слугой и оруженосцем на протяжении всей героической и мученической жизни этого короля.

– Прокаженного? Да, я слышала, что он и в самом деле был великим государем, как оно и подобает, когда царствуешь над землями, где принял смерть наш кротчайший Господь. Но чьим же сыном был Тибо де Куртене?

– Жослена III, последнего графа Эдессы и Турбесселя. Он был его единственным сыном. Незаконнорожденным, – добавил Рено с намеком на вызов, так как понимал, что ему не избежать такого же признания, – но признанным!

– А ваша мать?

– Мне никогда не называли ее имени… Мне говорили только, что она очень знатна… и что она умерла. После ее смерти мой отец ушел в монастырь рыцарей-храмовников.

Презрительная складка на губах королевы обозначилась еще отчетливее:

– Иными словами, вы тоже незаконнорожденный и рождены, я не сомневаюсь, от неверной супруги, поскольку от вас утаили ее имя. Но в отличие от вашего отца вы не признаны?

– Признан, мадам! – возразил Рено и поднялся с колен. Он не желал склоняться к ногам королевы, которая так откровенно его презирала. – Собственноручно написанное признание находится в руках Адама де Пелликорна, командора монастыря тамплиеров в Жуаньи, который был в королевстве франков на Святой земле товарищем и другом моего отца. Адам де Пелликорн привел меня к барону де Куси, чтобы я завершил у него свое рыцарское обучение.

– А кто его начал?

– Мой приемный отец, сир Олин де Куртиль, чью благородную душу принял к себе Господь. Он и его прекрасная и добросердечная супруга Алес, которая тоже отошла в царство Божие, воспитали меня.

– Почему же вы не остались в местах, где выросли? Вы могли бы удостоиться рыцарства и там, выбрав в наставники самого знатного сеньора. Кстати, где расположено их именье?

– В Гатине, неподалеку от Шаторенара. Мои приемные родители умерли, как я вам уже говорил. И я поступил так, как мне было предписано: отправился в командорство Жуаньи под опеку брата Адама… Моего крестного, – добавил Рено, вспомнив слова благородного старца.

– Прекрасно! Но почему вы не остались в монастыре? Служить ордену храмовников – весьма достойная участь!

– Нет сомнения, мадам. Но к монашеской службе призывает сам Господь. Меня, как видно, он не счел достойным.

– Что вы об этом знаете? И кто вы такой, чтобы осмеливаться судить о намерениях Всемогущего? – воскликнула королева, и глаза ее загорелись гневом. – Вы могли стать послушником, молиться день и ночь и ждать благодати!

С каждым новым вопросом недовольство королевы только возрастало, и Рено не мог понять, почему Бланка Кастильская говорит с ним с таким недоброжелательством. У него возникло впечатление, что Ее Величество имеет что-то именно против него, но что? Дамы вокруг сидели, затаив дыхание. Госпожа Филиппа словно окаменела. Ей и в голову не пришло сказать хотя бы слово в защиту своего дамуазо, она стояла молча и только смотрела то на королеву, то на Рено. Рено набрал побольше воздуха, прекрасно понимая, чем чревата повисшая тишина.

– Я всегда очень много молился, Ваше Величество. Так научила меня моя приемная мать, которая была очень набожна. Я много молился при ее жизни и еще больше после ее смерти. Но сколько бы я ни взывал к Господу, я не почувствовал призвания к монашеской жизни, даже пожив в монастыре рыцарей-храмовников.

– Однако именно этот орден подходит вам как нельзя лучше. С его помощью вы могли бы вернуться к себе на родину, самую прекрасную землю на свете, потому что на ней родился наш Спаситель.

– Я очень хочу туда вернуться, но не в качестве рыцаря-храмовника.

– Почему же? – спросила Бланка с сухим неприязненным смешком. – Значит, влечет вас туда вовсе не благородный дух крестовых походов, я правильно вас поняла? Вы хотите отыскать свои корни.

– Не понимаю, что Ваше Величество имеет в виду.