Разрыв не по шаблону - Тамара Шатохина Страница 17

Знала я только то, что чуть больше года назад они познакомились в Дальнегорске. Араб приезжал навестить своего старинного друга-нефтяника — маминого соседа по лестничной площадке. Первый раз они увиделись у него же — мама по-соседски помогала одинокому старику. Потом вдруг случилась поездка Джаухара и мамы в Австрийские Альпы, а я знала, что это место было давней и единственной ее мечтой о путешествиях и тут вдруг…! Женились они по приезду оттуда — тихо расписались в нашем ЗАГСе и сразу же вылетели на Аравийский полуостров. Там тоже была свадьба в семейном кругу, без пышности и помпы. Мама сказала об этом как-то просто и обыденно и даже не скинула фото мне на почту. Или их и не было? Отсюда, собственно, я и заключила, что мамин муж в лучшем случае человек среднего достатка.

Нам с ней нужно было сесть и поговорить обо всем этом, но телефон и даже скайп казались не самым лучшим способом. Слишком много личного было бы в этом разговоре, слишком много воспоминаний и эмоций всплыло бы при этом. И я ждала ее приезда в гости к нам. Сама не решалась, хотя всех нас не раз и очень настойчиво приглашали. Причины были: совсем маленькая Яна, загруженность Вадима и то, что я не хотела рассказывать ему о том, чего сама толком не понимала. Поэтому эта поездка нами до сих пор не планировалась. А теперь я решилась, потому что больше бежать было некуда. А нужно было…

Эту неделю рядом с Вадимом я сравнила бы с моральной пыткой. Нет… он вел себя идеально. Домой приходил вовремя, а если задерживался, то обязательно звонил и сообщал об этом. А я воспринимала это на контрастах с недавним прошлым — слишком свежо еще… Мне катастрофически не хватало «подробностей» — не о них с той женщиной, а о нас с ним. Нужно было знать, что он чувствовал тогда ко мне — когда практически не замечал и совсем не хотел? На что при этом рассчитывал, не уходя из семьи — что я слепая и глухая или слабоумная? А я тогда и сделалась такой, и была, похоже — отказывалась верить, что он так спокойно, равнодушно и буднично рвет все нити, соединяющие нас.

А сейчас опять «воспылал». Но так не бывает — любовь или есть или ее нет. Хотя… я и сама не смогла бы объяснить, что чувствую сейчас к нему. И видела только одно правдоподобное объяснение — со смертью той женщины у него не осталось выбора. А слова Вадима об их расставании — просто слова. И рассказу Марины о притяжении между ними они тоже противоречили.

Мне нужны были его ответы — внятные объяснения, мотивация, причины… Я не понимала! Хотелось разобраться во всем, понять его — даже если это знание окажется болезненным. Хотелось, чтобы он опять стал понятным для меня, а потом, может и родным опять — близким, своим.

Сейчас я не могла говорить с ним прямо и спрашивать откровенно, потому что таким человеком для меня он уже не был. Необъяснимо трудно было даже просто открыть рот и сказать ему что-то обыденное. А сам он почему-то решил, что объяснения мне не нужны, достаточно его признаний в любви, хотя все его действия перед этим говорили против нее.

Сейчас он вел себя идеально, а я хотела — как раньше, до всего этого. Каждый день он приносил цветы — просто так, а я хотела, чтобы по случаю и причине. Слово «ресторан» стебало по нервам, шум воды в ванной, когда он был там, заставлял замирать и прислушиваться — я ловила себя на этом и злилась на него. И ненавидела себя — за слово «гостиница». Упоминание о его друзьях… А-а!

По ощущениям, это был тупик. Нас объединяла только Янка, и вот она просто купалась в нашем внимании и это тоже было не очень хорошо — избыток его. Еще нас мог бы объединить секс — и он хотел его, и мои обиды бледнели перед желанием быть рядом с ним, как раньше — тесно и близко, отступали перед жгучим желанием получить удовольствие и забыться в нем. Наверное, наша близость получилась бы голодной и отчаянной, и дала бы облегчение только телам. Спасая ночь и только усложняя день.

Недосказанности встали меж нами глухой стеной. И мои в первую очередь. Но до того, как я приму решение о нас с ним, говорить о гостинице не имело смысла. Хотя и молчать тоже было… Напряжение копилось, росло, давило… я сорвалась бы — по поводу или без.

Трудная неделя… Хорошо, что Вадим раньше вышел на работу — сбежал, похоже от всего этого. Но стать ближе пытался, особенно те два первых дня после их приезда. Он вытаскивал нас на прогулки, предлагая разные варианты, но Янка тащила на детскую площадку, и мы шли… И дни шли — и появились долгие взгляды, будто бы нечаянные касания. Он вдруг стал интересоваться — что и как я готовлю, стоял зачем-то за спиной, смотрел… Я чувствовала тепло его тела и слышала неспокойное дыхание. И понимала, что все очень просто — ему необходима разрядка. Такая у них физиология — нужно и все тут. Женщинам не грозит спермотоксикоз, у нас «не звенят от напряжения яйца», не «ломит стояк», не «зашкаливает» тестостерон и не беснуются все остальные гормоны — скучно все.

Понимала и даже сочувствовала, но не могла… Потому что сразу же после… придется рассказать о гостинице, а он не простит, что не сказала до… И это правильно — у него, как и у меня, должен быть выбор — прощать или нет. Но пока что причины открыться у меня не было. А может это никогда и не понадобится, и мы просто тихо разойдемся, и я своим молчанием не сделаю лишний раз больно нам обоим, не унижу себя в его глазах и не оскорблю его своей изменой.

Все же хотелось бы сохранить добрые отношения, даже если все-таки развод — ради Яны. Но как же морозило это жесткое, рваное слово! Оставляло после себя неприкаянное, сиротское чувство. А если представить его, как объект — визуально… виделась холодная яма, почти могила. А глубоко в ней — все хорошее, что у нас было. И неизвестно что впереди. Планировать сейчас это «впереди» не хотелось категорически. И я дала себе время до возвращения — “на подумать”.

Самолет был большим и комфортабельным — со многими рядами удобных кресел, ароматным ветерком из кондиционера и идеальным обслуживанием, хотя летели мы не в «бизнесе». В кресле рядом спала женщина средних лет — европейка. По другую сторону от меня уютно сопела Яна, убаюканная «драминой». А мне не спалось и до сих пор болели губы. Я даже ходила в туалет смотреть — нет ли там синяков?

Понятно, что Вадим провожал нас. Отвозил в Пулково, таскал вещи и дочку, советовал что-то, успокаивал, но сам нервничал и был очень напряжен. Напоминал бегуна на старте — будто готовился к чему-то, мобилизуя все свои силы. Стало ясно — к чему, когда пришло время нам с Яной пройти за турникет.

Он подхватил дочку, расцеловал в обе щечки и попросил не забывать своего папа. Яська защебетала в ответ и крепко обхватила его шею. И лица окружающих, которым довелось видеть эту сцену, приобрели ожидаемо умильное выражение. Улыбалась и я. Вот тогда он и шагнул ко мне — с Янкой на руках и, притянув к себе, впился в губы. Именно — впился.

Не знаю, что это значило для него, по получилось… сильно. Мне причинило физическую боль и перевернуло душу. Я затруднилась бы описать все это — сам поцелуй, его взгляд на меня потом, свои ощущения… но это было сильно. И вот тогда я окончательно определилась для себя самой — не отмазкой перед ним, а лично для себя — что серьезно обдумаю возможность нашего общего будущего. Решу для себя и потом отдам себя на его суд.