Кукла Даша - Ольга Малинина Страница 16

«8 ноября. Может быть, я и Таня похожи друг на друга, хотя я бы не стала донимать Сережу письмами. Это глупо.»

Апельсиновое солнце радовало снег, и он весь искрился за своей утренней игрой. Вечерами зима совсем другая. В темноте не ясно, что ярче блещет – снег или высокие звезды. Примерно в такой непроясненности Даша медленно шла в школу. Она думала, как можно было лучше подружиться с Таней, словно не знала, что выбрать: снежную равнину или неприступные звезды. Даша предполагала, что если она будет спрашивать ее об обычных школьных делах, то получит обычный ответ, и таким образом ничего не изменится в их отношениях. Но если сразу начать говорить, например, о стихах, то она может заподозрить что-то неладное, ведь Таня не такая уж глупенькая, чтобы ни с того ни с сего рассказывать о своих чувствах. И к Даше после этих сомнений все-таки пришла заветная мысль. Она придумает историю о том, что ей хотелось бы завести такую же собаку, как у Тани, и потом вроде как попросит ее помощи в этом деле.

Даша решила, что все должно пройти естественно, не бросаясь в глаза одноклассникам, до глупости любопытным, и поэтому только способным помешать задуманному плану. Ее снова охватила та безумная волна, которая и раньше уносила в безбрежный океан собственного единоличия. Она вовсе забыла, что вся эта история с Таней совершается по просьбе Стаса, и, следовательно, нужно было быть осторожнее, ведь, по сути, ее история с Сережей никак не должна была касаться чувств Тани. Но Даша сейчас не могла себе представить ничего, кроме той большой ссоры, которая произойдет между Таней и Сергеем, когда будут разгаданы все загадки и таинственная принцесса превратится в обыкновенную ученицу девятого класса.

И все же Таня не была обыкновенной. Со Стасом она познакомилась на одном из тех шумных и безбашенных концертов, где маленьким девочкам можно навек потеряться в странных дебрях «недетской» музыки. Среди толпы, видящей, слышащей и ощущающей лишь ритм сложной и страшной музыки, Таня увидела его, друга своей двоюродной сестры. Стас сразу понравился ей. Он был вежлив и заботлив, но как легко и метко находил слова, чтобы над чем-либо подшутить. Она слушала его и не могла понять, кто он – злой скоморох или ироничный гордец. Оказалось, он был и тем и другим, и Таня с каждым днем все больше думала о его неуловимой душе, о том, что будь она рядом с ним, то рассказала бы ему о своей душе, такой же необъяснимой.

* * *

Тема урока литературы звучала так: «Романтизм. Волшебство грез». Нина Кирилловна как всегда была на высоте своего преподавательского вдохновения. Кто-то слушал, в тайне наполняясь чувством полной неприязни к этим полусумасшедшим романтикам, которые мучились от какого-то там неизбежного раскола внутри мира; кто-то просто занимался своими конкретными делами, даже не думая о несчастных романтиках.

Даша попросилась пересесть к Тане, которой сказала, что на ее месте очень солнечно. Хотя свет разливался по всему классу почти равномерно, за партой Тани было, действительно, мрачновато. Даша весь урок наблюдала за каждым движением своей соседки, сидевшей так тихо и спокойно, будто, затаив дыхание, ждала, что вот-вот решится ее судьба. И что-то подсказывало Даше, что она совсем не интересуется Сережей и какие-то опасения напрасны. Но возмущало одно, как эта с виду холодная и неприметная может отталкивать самое лучшее и бегать за тем, чего никогда не догонит.

Она написала ей в своей тетради небольшое письмо и, шепотом обратившись, попросила прочесть. Таня, не касаясь руками (достаточно было взгляда), принялась читать, и что-то равнодушное было во всех ее движениях, словно она догадывалась, о чем ей могут написать.

Сережа иногда поглядывал в их сторону, но каждый раз, встречаясь взглядами с Дашей, гадал, какую интригу она затеяла. Непостоянство Даши, ее высокомерие грозили нарушить между ним и Таней ту легкость и простоту, которая сложилась в их дружбе. Он чувствовал что-то противоречивое в своих мыслях. Слушая Нину Кирилловну, говорившую о душевных терзаниях поэтов, он рисовал на клетчатом листке остроконечную башню, которая не умещалась и исчезала за пределами прямоугольного листа. Сережу смущала скорее всего не сложность, или, как это положено в любовных романах, разлучающая ревность, а странное предчувствие того, что Даша знает о Тане то, о чем он даже не догадывается. Но эти мысли Сережа пока прятал в себе, сомневаясь в безобидных намерениях Даши, хотя по-настоящему не опасаясь.

Таня прочла ее письмо и кратко ответила, быстрым почерком написав в уголке своей тетради: «Хорошо». Даша торжествовала, отчасти потому, что нашла новую подругу, с которой у нее есть много общего, хотя обе они настолько разные, что, пожалуй, Дашу больше интересовало, что она чувствует к Сереже. Ей не хотелось считать Таню за какую-то там соперницу, к тому же она понимала, что эти странные письма к Стасу – ее личные переживания, которые, впрочем, вызывали в Даше чувство жалости и пренебрежения одновременно.

* * *

– Проходи же! Не стесняйся, – приглашала Даша ее в свою комнату. Таня зашла в комнату, едва скрыв свое волнение, ведь в прихожей она столкнулась с Костей, который приветливо на нее посмотрел, кивнул головой. «Неужели и ей все известно...» – переживала она, ожидая Дашу, ушедшую ставить чайник, которая вскоре появилась с тарелкой воздушных печеньев кремового цвета в одной руке и с чашками – в другой. Толкнув дверь ногой, одним щелчком она отрезала свою комнату от внешнего мира и уверенная в том, что их никто не побеспокоит, оживленно залепетала:

– Ну вот, сейчас еще схожу за чайником, и будем пить чай с превкуснейшими печеньями. Мне их братишка принес. У нас недалеко от школы, наверняка ты знаешь, есть один магазинчик. Там еще внутри кафетерий, такой уютный... Была в нем? Так вот, у Кости в этом магазине...

За дверью послышался голос Кости:

– Даша, чайник закипел. Я к Майку. Если захочешь, то приходи к нему.