Галерея «Максим» - Олег Рой Страница 15

Уже на следующее утро Лена стала сильно сомневаться – правильно ли поступила? Какое-то дурное, нехорошее было у нее предчувствие. Стаса в офисе не было, да и неудивительно, небось спал еще, ведь уехал от нее около пяти утра, Лена с трудом помнила, как, сонная, закрывала за ним дверь. Напрасно потом она прождала его на работе – в тот день он на фирме так и не появился и даже не позвонил. На следующее утро промелькнул, но к ней не зашел, а быстренько проскочил мимо, улыбнулся, подмигнул, исчез за тяжелой дверью и больше не возвращался. Лена сначала растерялась, затем расстроилась… А потом ужаснулась, узнав, что к чему, от болтливой журналистки Ирки. Та, делая вид, что сочувствует и «хочет раскрыть ей глаза» на то, «на какого козла она клюнула», с плохо скрытым злорадством поведала, что об их связи уже знает весь офис, и вообще «Стас над ней прикольнулся». С притворно-сопереживающим видом Ирка сообщила, что водитель, оказывается, поспорил с мужиками, что переспит с ней, с Леной. Те уверяли, что ничего не получится, потому что Лена Горохова хоть и «симпотная», но слишком высокого о себе мнения, вечно нос задирает. Больше всех Чумилин шумел на эту тему, а Стас ему руку протянул и говорит: «Спорнем? На ящик пива». Верстальщики спор разбили, и Чумилин довольный еще такой ходил, думал, беспроигрышный вариант, а получилось наоборот…

После Иркиных откровений Лена проревела несколько ночей подряд, но днем в офисе старалась держать себя в руках. И это ей удавалось. Даже в тот ужасный момент, когда Ирка вылила на нее всю эту грязь и под конец бормотала что-то типа: «Я давно хотела тебя предупредить, да все никак не получалось», Лена, хотя внутри у нее все кипело, справилась с собой, улыбнулась и ответила: «Ничего страшного! Наоборот. Ты мне прям груз с души сняла. Я ведь все думала, как так с ним порвать, чтобы не обидеть. Ну очень уж он плох в постели…» Ирка обомлела и даже растерялась. Она-то ждала, что Ленка рыдать начнет… Ну уж нет, недаром Лена который уж год в актрисы готовится. И, как бы ни было тяжело, сколько бы слез ни оказалось пролито ночью в подушку, днем девушка играла свою роль отлично. К счастью, причина ее страданий недолго мозолила ей глаза – вскоре шеф уволил его за какую-то провинность.

Судьба вознаградила Лену на четвертый год жизни в Москве. Последняя запланированная попытка оказалась удачной. На тот момент она совсем уже этого не ждала и даже уже всерьез подумывала об экономическом образовании. Ну не все же жить мечтой, которой не суждено сбыться? Лена закрепилась в столице и приучила себя мыслить практично. Она была почти уверена – придется строить жизнь по-другому. Когда после экзаменов заглянула в список поступивших и не нашла в нем своей фамилии, Лена почти не расстроилась. Ничего страшного, не всем же в кино и на сцене играть, видно, права была мама, это не ее.

Девушка уже совсем успокоилась, когда вдруг ей позвонили. Приятный женский голос попросил срочно прийти в ГИТИС и сказал какую-то несуразицу по поводу ее зачисления. Лена восприняла это как шутку – ну точно кто-то из девчат прикалывается, но в институт все-таки пошла и, перед тем как зайти в деканат, на всякий случай заново просмотрела список. Каково же было ее удивление, когда она увидела свою фамилию, приписанную шариковой ручкой, в самом низу! Она долго не могла поверить своим глазам – это с ней происходит? Как такое может быть?

Выяснилось, что из пяти прошедших девочек, которые должны были попасть в ее группу, у одной не оказалось гражданства, и ей отказали. Следующей претенденткой была она, Лена Горохова.

* * *

Алла ехала домой в самое неудачное время – в вечерний час пик. Как раз тогда, когда мелкие клерки и менеджеры повылезали из офисов и теперь рвались в свои Бутово, Царицыно и Мытищи. В центре не протолкнуться от машин – и Аллу это страшно бесило. И кто, скажите на милость, решил, что все эти «конторы Никанора», где работает бóльшая часть офисного планктона, обязательно должны находиться в центре? Открывали бы свои лавчонки в спальных районах! А центр оставили бы для жизни и работы приличным людям…

Домой, на Басманную, Алла добралась, уже будучи несколько на взводе, сильно уставшая, хотя вроде бы ничего особенного сегодня не делала, в бутиках своих даже не появлялась, только по телефону с помощницами разговаривала. А вымоталась так, точно сама целый рабочий день за прилавком отстояла.

Присев на пуфик в холле, она вытянула ноги в рыжевато-коричневых, в тон накидке, туфельках и невольно залюбовалась. Не столько туфлями, сколько своими ногами – такими они выглядели стройными и грациозными, загорелыми и гладкими. Все-таки, что бы там Илья ни говорил про пустые траты денег, солярий, салон красоты, где она только вчера сделала эпиляцию, и все остальное в этом духе ей просто необходимо как воздух. Вот какие результаты это дает, ножки – прелесть. Туфельки тоже ничего, но они уже старые, им скоро год. А что делать? Был бы у нее хороший муж, который нормально бы ее обеспечивал… А так – приходится самой крутиться…

– Слушай, ну ты упрям, Емельянов! – услышала она вдруг грубоватый женский голос, доносившийся из гостиной. – Говорю тебе, ехать надо, и не медля!

Что это они развоевались? Алле стало любопытно, она прислушалась, прокравшись по холлу на цыпочках.

– Сколько можно повторять, никуда я не поеду, – негромко возражал за дверью Илья. – Не хочу, и все! Я никогда на задних лапках перед такими не бегал и не стану!

– Да конечно, не бегал! Конечно! А зачем? Когда есть Марина! Она все за тебя сделает!

Алла усмехнулась. Хоть и не любит она Маринку, а проблемы у них обеих с Ильей совершенно одинаковые.

– Ну что ты завелась? – все так же тихо заметил Илья, и Алла была уверена, при этом поморщился, очень уж не любил он разговоры на повышенных тонах. – У меня сейчас от твоего крика голова лопнет.

– Да пусть лопнет, пусть лопнет! – горячилась Марина. – Емельянов, ты – дебил! Ты хоть понимаешь, сколько у него бабок? Понимаешь? Ты считать еще не разучился? Вот и посчитай свою выгоду, если продашь ему хоть одно свое полотно! А он купит, обязательно купит две твои картины, а то и больше. Тебе всего-то навсего надо слетать к нему домой. Ну не хочет он покупать кота в мешке.

– Тогда пусть сам сюда приезжает и выбирает, – упирался Илья. – С какой это стати овес за лошадью должен ходить?

– Ты не лошадь, Емельянов, ты упрямый осел! Ну что, от тебя убудет – слетать к нему? Миславский вон слетал, и ничего, жив остался, еще и две картины свои впарил… – Марина вдруг замолкла, поняв, что ляпнула в порыве чувств что-то не то.

Стоя в холле, Алла покачала головой – теперь ее муж точно ни за что не согласится: своего бывшего однокашника Миславского он на дух не переносит и по его следам вряд ли пойдет.

– Миславский? – переспросил Илья. – Вот пусть Миславский ему в ножки и кланяется, а я не буду.

– Ну и иди ты к черту! Достал ты меня! Нянчусь с тобой, как с ребенком, ей-богу! Тогда сам и ищи себе покупателей! Все, чао!

Алла предусмотрительно отскочила подальше, и правильно сделала – дверь тотчас распахнулась настежь, и в холл вылетела растрепанная и раскрасневшаяся Марина. Бурные эмоции совсем не красили ее, что Алла не преминула отметить. Помощницу мужа она всегда считала женщиной непривлекательной, а главное – не умеющей за собой следить и правильно себя подать. Как там выразилась Коко Шанель, «если женщина к тридцати годам не стала красавицей, то она дура»? Вот-вот, тот самый случай. Этот жиденький хвостик на голове, эти вечно мешковато сидящие, пусть и недешевые, темные деловые костюмы, которые она постоянно носит, эта неудачно подобранная оправа очков, которые ее так старят… И как она в подобном виде ухитряется иметь дела с респектабельными людьми, покупателями картин? Они же в основном мужчины… Уму непостижимо!