На третий раз повезет - Клайер Кросс Страница 15

Розмаунт – это старый городок в Новой Англии, основанный в конце семнадцатого века. Город с одной стороны выходит к океану, а с другой – упирается в невысокий холм. Что абсолютно точно отражает его безразличие к тому, что творится в стране за спиной, и его интерес, во всяком случае, в старые времена, к старушке Англии. Все там серо и строго, точно у старой девы, которая стучит тростью по столу, чтобы все слушали.

Раньше городок назывался Уэйлз-Энд [7]как дань первому источнику доходов. После кораблекрушения, которое до сих пор служит поводом для приключений смелым дайверам, сочли, что старое название города приносит неудачу, и сменили на более нейтральное – Розмаунт. Роз, правда, и теперь здесь не много, зато холм за городом с натяжкой все же можно назвать горой. [8]

Маленькая такая. Горб на теле земли.

В старые времена Бостон был далеко, словно в другом мире. Да и сейчас многие жители предпочли бы не видеть ни его самого, ни его влияния. Появление автомобиля изменило Розмаунт, как оно изменило и Америку в целом. Пятьдесят минут езды, и любой рыбак из Розмаунта становился гостем большого города.

Практичные граждане Розмаунта видели в этом перемены к лучшему. Диверсификация местной экономики рассматривалась как ключ к выживанию в меняющемся мире. Ведь рыба была единственным элементом индустрии Розмаунта, а всем известно, что рынок потребления, а соответственно и сбыта рыбы, сокращался.

На самом деле, полное представление о мнении горожан по поводу рыбного рынка и кто виноват в его плачевном состоянии – в разное время это были японцы, канадцы, правительство, глобализация в зависимости от того, откуда ветер дует, – можно получить в пивной «Мерри Уидоу», что в старом городе. Если времени, конечно, не жаль.

Несмотря на то что город небольшой, народ в нем живет достаточно разношерстный. Старые горожане и вновь прибывшие, рыбаки и мастера – одним словом, классовое расслоение общества налицо.

Старые здания, особенно частные дома, подновили, а то и вовсе отреставрировали толстосумы, понаехавшие в город. Старожилы, не стесняясь, называют таких «буржуями». Новоселы в староанглийском городке видят лишь старомодный лоск. К несчастью, работая в большом городе, они так и не смогли понять негативного к себе отношения со стороны местных.

А местные, преимущественно рыбаки, просто изо дня в день ведут борьбу за выживание с современным бизнесом и его законами. Они не привыкли раскрашивать свои лодки в яркие цвета или вешать льняные занавески на окна своих старых домов. У них нет времени засаживать палисадник настурциями или встречать каждого любопытного гостя как старого друга. Они старомодны и прямолинейны, они такие, какие есть, и не привыкли беспокоиться о том, как выглядят и какое впечатление производят.

Социальные различия между этими двумя группами настолько заметны, что никак не способствуют примирению. Впрочем, летом, когда доходы с рыбалки растут, напряжение не так заметно. Старожилы ворчат по поводу понаехавших туристов, но чаще про себя. Все чаще и чаще «туристов» берут на борт, чтобы показать китов или свозить с аквалангами к месту кораблекрушения, а лодки загружают чем угодно, только не сетями с серебристой рыбой.

Есть и те, кого нельзя отнести ни к тому, ни к другому лагерю. Коксуэллы и Салливаны относились именно к таким семьям. Может, именно это сблизило нас с Ником. Мы никогда не общались с детьми из того или иного социального пласта.

Коксуэллы считались скорее старожилами в силу если не рода занятий, так времени заселения. На рубеже веков мой прадед купил землю. Тогда модно было вкладывать деньги в пригородные коттеджи у моря. Семейная легенда гласила, что прадед не хотел тратить деньги на восстановление «Грей Гейбл», хотя дом достался нам от местного доктора и находился в плачевном состоянии. Однако он был слишком мал для амбиций моей прабабушки. Она не желала слышать никаких доводов, она была сражена домом, видела, каким он должен быть, и перечить было бессмысленно.

Хотела бы я с ней пообщаться.

Генри Коксуэлл, будучи преуспевающим бостонским адвокатом, имел достаточно денег, чтобы раскошелиться на блажь жены, несмотря на легендарную жадность. Впрочем, у них было четверо детей, так что нельзя назвать их брак неудачным.

Именно мой отец из всех потомков переехал за город на постоянное место жительство. Его пугали перемены шестидесятых и то, как они могли сказаться на трех его сыновьях подросткового возраста. В его представлении жизнь маленького городка, свежий воздух и мандат республиканца со стажем решали все проблемы. Мама всегда ненавидела старый дом, но с ее мнением никто не считался.

То, что мамин голос никогда ни на что не влиял, замечала, казалось, только я. Стоит ли говорить, что она никогда не роптала, во всяком случае, в моем присутствии. Впрочем, я думаю, и мать, и отца это устраивало, как бы дико ни казалось это мне самой. Может, мама была из той эпохи, когда женщины и не думали бороться за свои права. Однако растущий год от года расход хереса в доме говорил об обратном. Одним словом, мои родители являлись этаким плакатом о том, какой не должна быть супружеская жизнь.

В этот раз я не свернула к родительскому дому. Я, признаться, испытала чувство вины и потому решила вовсе не говорить им, что была в Розмаунте. «Грей Гейбл» стоит в старой части города, там, где каштаны в три обхвата, а у каждого дома припаркован новый спортивный автомобиль рядом с развалюхой похлеще моего Зверя, как напоминание о другой эпохе.