Тюльпанная лихорадка - Дебора Моггач Страница 14

Ян второй раз перевернул песочные часы. Время летело стремительно, и когда закончится следующий час, мне придется уйти. Странно, что в горстке песка может заключаться столько наслаждений! Конечно, там есть и прошлая жизнь Яна, – вся до последней песчинки, – но эти два часа – только наши.

– Скажи, если бы ты был великим художником…

– Если бы? – усмехнулся он. – Если бы?!

– Ты смог бы нарисовать эти песочные часы и наполнить их такой радостью, что при одном взгляде на них каждый сразу бы почувствовал, чтó произошло?

Он с нежностью посмотрел на меня.

– Ты думаешь, это случалось с кем-либо еще?

Мы лежали на его кровати. Ян сделал глоток из бокала. Повернувшись ко мне, раскрыл мои губы и влил в них несколько капель сладкого вина.

– Я хочу тебя нарисовать – такой, какая ты сейчас.

– Нет, не уходи.

Он провел большим пальцем по моей щеке.

– Разве это возможно?

На полу лежало платье Марии, которое я использовала для маскировки. Оно выглядело странно пустым, словно, выполнив свою миссию, сразу потеряло всякий смысл. Это была моя куколка: разорвав ее, я вышла на свет полностью преображенной. Я – бабочка, живущая всего один час.

Ян отрезал кусок ветчины. Я следила за тем, как ходили под кожей мышцы на его спине.

– Хочешь пожирнее?

Я с жадностью кивнула. Он положил ветчину мне прямо в рот. Грубо – но какое удовольствие!

– Я совершила грех, – пробормотала я с полным ртом. – Может, Бог закроет лицо руками и отвернется в другую сторону?

Ян покачал головой:

– Бог смотрит прямо на нас. Если Он действительно нас любит, если щедрый и благой, разве Ему не хочется, чтобы мы были счастливы?

Я проглотила ветчину.

– Твоя вера – как комок теста. Ты лепишь из нее все, что хочешь.

Он влил в мой рот глоток вина.

– Так выпей Его крови – может, тебе полегчает.

– Это богохульство!

Я выплюнула вино. Настроение испортилось.

– Я скажу тебе, что такое богохульство. Я скажу тебе, что такое грех. – Ян повысил голос. – Это когда тебя запирают в склепе вместе с человеком, которого не любишь…

– Нет…

– Который держит тебя в клетке, высасывает из тебя жизнь, чтобы согреть свои старые кости!

– Это не так!

– Который купил тебя, как одну из своих дорогих картин, а ты… позволила купить себя!

– Неправда! Ты ничего не знаешь. Он добрый человек. Не говори о нем так, слышишь? Он помогает моей матери и сестрам, спас мою семью. Без него мы бы разорились…

– Вот видишь. Он тебя купил.

Я расплакалась. Ян сжал меня в объятиях. Он целовал мое мокрое лицо – нос, глаза. Я рыдала, потому что его слова испортили наше свидание, разрушили красоту этой минуты. А струйка песка в часах продолжала падать.

– Прости, прости, любимая, – пробормотал Ян. – Я просто ревную.

– К нему?

– К тому, что у него есть все: твое прекрасное лицо, твое присутствие в доме…

Я не могла сказать ему правду – пока не могла. Я не могла сказать, что одна мысль о постели мужа вызывает во мне отвращение. И, изменяя Корнелису, я все-таки чувствую себя ему обязанной.

– Меня там нет, – произнесла я. – Я не существую в этом доме. Там лишь моя пустая оболочка – такая же, как это платье. Я оттуда ушла.

Эти слова тоже были предательством, но сказанного не вернуть.

Ян молча смотрел на меня. Я показала на гравюру, висевшую на стене рядом с гипсовыми ногами и руками. Она изображала Страшный суд. Господь в облаке света сидел над скрюченными телами.

– Можешь повернуть ее к стене? – прошептала я.

Ян вскочил и сорвал гравюру с гвоздя. Она шлепнулась на пол. Он снова нырнул ко мне в кровать – в последний раз перед тем, как кончился песок.