Научите меня любить - Вера Колочкова Страница 14

– Пап… А ей сколько лет, этой твоей… любовнице?

Машина так лихо подпрыгнула на дорожном ухабе, что у нее от неожиданности клацнули зубы. Вильнув чуть влево, отец тихо чертыхнулся, торопливо выравнивая руль. Потом посмотрел на нее, полоснув тоскливой голубизной глаз, и не сказал ничего. Ехал молча, внимательно глядя на залитую недавно прошедшим дождем лесную дорогу. И она тоже молчала, смотрела на него из-под ресниц в ожидании.

– Кать, я не могу с тобой об этом говорить, сама ж понимаешь… – наконец выдавил он из себя едва слышно.

– Почему не можешь? Потому что это неприлично, да? Неправильно? Не вписывается в рамки обычной семейной жизни?

– Ну… В общем и целом так, да… – произнес он осторожно.

– Пап, а ты не бойся! Вот возьми – и не бойся! Скажи, ты ее любишь, да?

– Люблю… – произнес он тихо, с испуганной хрипотцой, но, тут же коротко прокашлявшись, повторил почти уже с вызовом: – Да, люблю! Очень люблю! И она меня любит! Но только все равно это ничего не меняет…

– Почему не меняет? Как раз это все-все меняет! Если любишь – уходи!

– Ну, это сказать легко – уходи… Как я уйду, дочка? Я не могу…

– Что, мама не отпускает?

Она и сама испугалась этой насмешливо-обвинительной интонации в своем голосе. И тут же попыталась смягчить ее, заговорила торопливо:

– Пап, ну почему ты… Почему мы все должны жить по ее правилам, скажи? Ну ладно мы с Милкой – мы для нее навсегда несмышлеными девочками останемся, это и так понятно. А ты? Зачем ты себя в жертву приносишь? Какой в этом смысл, пап?

– Значит, есть смысл, дочка. У нас семья, понимаешь? Семья! И у меня есть долг перед этой семьей. Я не могу его взять и отменить. Я не вправе портить вам жизнь. Это все очень-очень непросто, доченька…

– Никто и не говорит, что просто. Конечно, непросто.

– Да, непросто! Ты пойми, мы же не в мегаполисе живем, где никто друг друга не знает. У нас город маленький, и наша семья вся на виду…

– Ага. Как образцово-показательная.

– Да, если хочешь! Ну представь себе хотя бы на минуту… Знаешь, сколько разговоров вокруг этой темы будет? Да на вас же все будут пальцем показывать! Шептаться за спиной! А маме каково будет? Она же уважаемый в городе человек, ее все знают, она вообще такого позора не переживет…

– По-моему, ты сейчас ее словами говоришь. Как по конспекту. Я даже ее безапелляционные интонации слышу.

– Да какая разница, может, и так… Но согласись, что она права.

– А этой твоей… Молодой… Как ее зовут?

– Светлана.

– А Светлане твоей, думаешь, так лучше будет?

– А она на все согласна, Кать… Она меня по-настоящему любит. И я ее люблю.

– Милка говорила, что она того… беременная?

– Да. И все, Кать, хватит об этом! Я вообще тебя не понимаю… Ты что, и впрямь хочешь, чтоб я из семьи ушел, что ли? Даже настаиваешь будто!

– Нет, пап. Конечно же нет. Просто я так свой собственный протест выражаю. Наверное.

– Ладно. Повыражала протест – и хватит. Приехали уже, выходи…

Он так сильно хлопнул дверцей, будто жирную точку в разговоре поставил. Она тоже нехотя вылезла из машины, поеживаясь, побрела за ним к неказистому садовому домику. Подошвы кроссовок скользили по влажной земле, квелые мальвы, когда она, проходя, случайно задела их локтем, обдали холодными каплями. Серый августовский день и не собирался, похоже, расцветать летними красками. Странно – всего два дня назад жара стояла невыносимая. И всего два дня назад она еще страстно надеялась, что найдет работу там, в большом городе, и никогда-никогда в свой городок не вернется. И сюда, на дачу, тоже не вернется. К морковке, капусте, огурцам, помидорам… и к чему там еще? Ах да, к луку…

С маминым заданием они управились быстро. Видно было, что отец торопится. Наверное, собирается время выкроить для «тайного посещения любовницы». А она, идиотка, еще с шашлыками навязывалась… Нагрузив багажник и заднее сиденье машины мешками с овощами, отчалили восвояси. Всю дорогу молчали. Когда въехали в город, отец произнес озабоченно:

– Черт, что-то мне не нравится, как мы едем… По-моему, подвеска стучит… Я сейчас тебя домой заброшу и сразу в гараж поеду. Ремонтироваться надо. Мама спросит, скажешь, что это надолго. Хорошо?

– Хорошо, пап. Я обязательно соблюду приличия. Конечно же подвеска и все такое. Если спросит, скажу.

Он лишь мотнул шеей, как взнузданный конь, да нервно сжал пальцы на круге руля. Нет, ничего с этим уже не сделаешь, подумалось ей. Победили их всех мамины ханжеские «приличия». Одержали победу окончательную и бесповоротную. Отцу хоть в «гараж» сбежать можно, Милке – замуж, а ей и бежать-то теперь некуда. Придется помидоры солить. И капусту квасить.

Мама к заготовительной процедуре была уже готова. Прошедшие доморощенную стерилизацию банки уже стояли на кухонном подоконнике днищами вверх, в большой кастрюле на плите томился рассол, исходя пряным запахом приправ.

– Давай, Катюш, перекуси быстренько – и за работу. Я щи на скорую руку сварила. А где отец? Зови его, он тоже проголодался, наверное.

– А… А он, мам, в гараж ушел… Мешки с овощами поднял и ушел. Слышала, дверь хлопнула? Говорит, машина забарахлила.

– Как – в гараж? А, ну да, в гараж… Конечно…

Мать устало опустилась на стул, поджала губы, сидела молча, подперев щеку пухлой рукой. Лицо ее вмиг оплыло, покрылось матовой серостью, будто припылилось слегка, и сразу резко обозначились глубокие складки морщин в наружных уголках глаз. Да и сами глаза… Всплеск испуганного смятения, а не глаза. Никогда раньше таких глаз у мамы не было. И молчание – тоже такое неловкое получилось, тяжелое.

Катя сидела за столом, не в силах оторвать взгляд от материнского лица, как завороженная. Наверное, надо сказать что-нибудь… ободряющее? Какие-то слова найти? Что там говорят в таких случаях сочувствующие матерям дочери? Бог его знает. Вот скажешь сейчас чего-нибудь и опять попадешь под руку. Нет, уж лучше промолчать…

Опустив глаза, она потянулась за хлебом, неловко зачерпнула щей, стараясь не звякнуть ложкой о тарелку. Отчего-то казалось, что всякий посторонний звук прозвучит кощунством на фоне безрадостного материнского молчания. Рука дрогнула, и ложка звякнула таки о тарелку, черт ее побери. И мама тут же будто очнулась, убрала руку со щеки, распрямила спину. Прежнее выражение агрессивного самообладания вернулось на лицо, и в следующую секунду она проговорила сердито:

– Нет, что это такое, а? У дочери свадьба на носу, а он – в гараж… Только о своей машине и думает! А я тут хлопочи с этой свадьбой… Все, все на меня свалили! Что я, семижильная? И родители жениха тоже… Безответственные какие-то. Ничего сами решить не могут. С каждой мелочью ко мне советоваться бегут.

– Мам, а они кто, родители Стаса? Милка говорила, они бизнесом каким-то занимаются?