Измайловский парк - Ирина Лобановская Страница 13

Платье было маминым, которое она сама перешила на Галю. В целях экономии в семье Паниных так делали часто.

Галина удивилась вопросу и пожала плечами:

— Платье как платье… Тебе делать нечего, как замечать мои одежки?

Иван смущенно потупил глаза.

— Видишь ли, Галя… Ты уж очень убого всегда одета… Как серенькая мышь. Приятели надо мной смеются. Мы ведь ходим с тобой в компании… У всех парней девушки яркие, нарядные, накрашенные… А ты даже губы никогда не подмажешь.

Дома Галина полночи проревела в подушку, стараясь, чтобы не услышали родители. С Ванечкой было покончено раз и навсегда. Будущее становилось все туманнее и мрачнее.

Хотелось разом наладить свою жизнь, сделать ее счастливой и радостной, найти доброго, заботливого мужа — такого, чтобы на всю жизнь, до конца… Родить детишек… Двоих, а может быть, троих…

Смутно, в глубине души Галя понимала, что ничего так просто не бывает, что за все нужно платить, все нужно заслужить и выстрадать. Но эти разумные мысли упрямо заталкивала поглубже и не давала им возможности даже шептать в тишине. Мало ли что кому думается на досуге!

Тогда за ее жизнь взялась мать. И вот в гости пришел жених — старый холостяк. Галя рассматривала его так внимательно, что даже сама смутилась — как-то неприлично. А с другой стороны… Это ведь типичное сватовство по старинке, и человека, впервые увиденного, как же не разглядеть?

Жених долго рылся в большом пакете, в нем оказался второй пакет, а там было что-то упаковано. Галя пыталась угадать: торт к чаю, рулет, конфеты? Наконец жених достал тапочки, которые никак не мог распаковать. Галина фыркнула.

Они посидели, попили чаю…

— Больше ты мне женихов не приводи! — категорически заявила после визита Галя матери.

Та обиделась.

Но самой ужасной оказалась последняя Галина попытка.

Он представлялся преподавателем Педагогического института, высокий, статный. Очень домашний. Галина даже немного похорошела. Мать радовалась и ждала свадьбы.

Так проскользнули два летних месяца, вернулись с гастролей театры, и они решили сходить в Большой. Во время второго действия он пожаловался на боль в животе и вышел в туалет. В антракте Галя его нигде не нашла. Подумала, что он вернется в зал, дослушала третий акт, хотя уже стала тревожиться. Но ее друг не появился. Дома Галине все стало ясно: он вывез из квартиры почти все мало-мальски ценные вещи. А она знала о нем только одно: его зовут Саша.

Мать после этого долго болела. Виктор привез деньги, бросил на стол, сказал:

— Эх, Галка…

И она уже печально готовилась разменять сорокалетие, когда в ее устоявшейся, размеренной жизни довольно уважаемого солидного медика возник Миша Туманов. Он был моложе Галины на восемь лет.

Однажды, явившись к отцу в клинику, Валерка случайно услышал разговор двух медсестер. Одна, высокая мужеподобная блондинка с зычным голосом, оглушающим всех вокруг, и вторая, маленькая, но тоже бойкая и языкастая. Болтали они в перевязочной.

— Резник наш давно знает этого Туманова, — громогласно вещала блондинка. — Очень давно… Когда наш Резник еще романы крутил в своей Кремлевке, вот тогда они и познакомились. Думаешь, как врачи? А вот и нет! — Она трубно расхохоталась. — У них дама там была, в которую они оба втрескались по уши. А у ей муж. Вот ее они и делили.

— Ни фига себе! — изумилась маленькая. — И как поделили? Это тебе не в цирке — пополам не распилишь.

Блондинка снова заржала.

Валерка, слушавший под дверью, начинал ее ненавидеть, всю, с ног до головы: с травленными перекисью лохмами, аршинными шагами, гигантской, могучей, по-мужицки плоской фигурой и этим издевающимся над чужим слухом басом. Она явно трудилась не медсестрой, а главным информатором больницы. Должность ответственная.

И об этом хирурге Резнике он слышал от отца часто, но никогда его не видел.

— А на самом деле это цирк и был. Они даже подрались один раз: наш Резник и этот Туманов. Мишка который. Сыночек-то носит фамилию матери, больше дворянская, им это важно. Не нам они чета! Ну, после эта дамочка вывернулась и осталась со своим благоверным. Который даже ни о чем не подозревал, так ловко эта бабенка его за нос водила. А Резник и Мишка этот потом помирились, посмеялись и опять стали приятелями. Прямо не разлей вода!

Валерка вспомнил: отец как-то упоминал о таком научном классифицирующем термине психологии, психотерапии и их прибамбасов, как синдром обесценивания. В обычной жизни мы называем это цинизмом.

— А взятки они берут! Ох и берут! — никак не могла угомониться медсестра. — Как ведь делают? Грозятся отправить из больницы кого-нибудь домой. А старику этому еще лечиться и лечиться… Вот его родственники идут в супермаркет и, не пожалев денег, покупают, к примеру, огромадную коробку конфет и литровый красивый оплетенный фигурный кувшин с высокосортным кавказским портвейном. Все это упаковывают в простую эдакую хозяйственную сумку. А потом к врачу, с сумками всякими, извиняясь, поставили их подальше у стены, а в самый дальний угол незаметно запихали ту самую сумку. Потом стали уходить, а врач твердит: «Не знаю, ничего не знаю, буду думать, но…» И родственники сумки берут и уходят. «Забыв» при этом одну в самом дальнем углу. Может, думают, как потом медсестра наконец увидит, скажет ему: «А те ребята-то у нас одну свою сумку оставили!» Невольно подойдут, невольно заглянут внутрь… И найдут там кувшин с вином и роскошные конфеты… А через день родственники звонят врачу. Он приветливо, не то что вчера, говорит: «Все нормально. Вашего больного я пока оставляю. Не беспокойтесь». И ни про какую сумку даже ни слова. Так хорошо они сыграли, так и он ответно искусно сыграл.

В конце коридора послышались чьи-то шаги. Валерий поспешно оглянулся, подумал, как будет стыдно, если его здесь застукают за подслушиванием, и поспешил к отцу.

Ненависть бурлила кипящим чайником.