Редкий тип мужчины - Андрей Ромм Страница 13

В этом она вся, Инна. Просто ответить нельзя, надо для пущего эффекта вальс изобразить и добавить «так люблю, что и не передать». Чтобы больнее уязвить. Вот, мол, смотри и завидуй моему большому и светлому чувству. Кусай локти, рви на голове волосы, бейся башкой об стену, изводись от зависти…

Из всех насмешек провидения (а Инга была уверена в том, что где-то там кто-то, ехидный и всемогущий, забавляется тем, что подкидывает ей одну проблему за другой) эта была самой болезненной. Провидение, будь оно неладно, поставило сестер в абсолютно одинаковые условия (познакомились вместе, одновременно), поманило шансом (на первые свидания ходили вдвоем – как смешно!), а потом совершило обычную раздачу: Инне – пряник, Инге – кукиш. А зачем тогда было дразнить? Инна могла бы встретить свою любовь и без сестры, если уж ей это было суждено…

Не было! Не было суждено! В том-то все и дело! Это Инге было суждено, недаром же она так вдохновилась в момент знакомства. И Алексей вначале смотрел только на нее, пока сестра, по своему обыкновению, не принялась тянуть одеяло на себя. Коснулась пальцами его руки, когда брала кошелек, стрельнула своим «фирменным взглядом»… Искорки из-под ресниц – ах-ах-ах, можно подумать! У Инги точно такие глаза и ресницы, только она не опускается до дешевого кокетства. Короче говоря, Инна «вышла на середину сцены», как выражается мать, и Алексей «поплыл» (это уже из отцовского лексикона).

Нет, на этот раз провидение расстаралось. Так ткнуло в грязь, что теперь до конца жизни не отмыться. Считала себя лучше сестры? На, получи! Если ты лучше, то почему он с ней, а не с тобой? Она его так любит, что и передать нельзя? Верь больше, как всему тому, что было до сих пор! Сестра любит только себя, и эта любовь действительно столь сильна и велика, что передать невозможно. Квинтэссенция квинтэссенциального эгоизма, самодовольство и самолюбование, чувство глубочайшего удовлетворения своим совершенством, а страдания Инги добавляют этому удовлетворению пикантности. Чтобы подчеркнуть достоинства главного героя, драматург вводит в пьесу героев второго плана с различными недостатками – закон жанра. Нет! Плевать она хотела на все законы всех жанров вместе со всеми драматургами! Она сама себе драматург и в пьесе под названием «Моя жизнь» согласна только на главную роль!

Инга убедила себя в том, что стоит только «стряхнуть» с Алексея чары, наведенные сестрой, как он сразу все поймет и сделает правильный выбор. Она собиралась спасать Алексея примерно так, как Герда спасла Кая от Снежной королевы. Герда была Каю не возлюбленной, а другом? Какая разница! Суть-то едина. Алексею нужна ее помощь, и она ему поможет.

Момент Инга выбрала очень точно – буквально накануне свадьбы. Отменять поздно, времени на то, чтобы вернуть Алексея, у Инны уже не будет, матери не придется долго сокрушаться (не секрет, что Инну она любит больше, чем Ингу). Без скандала, конечно, не обойдется – такой удар (ах-ах, то есть – ха-ха-ха!), но к тому времени, как семейство немного успокоится, пора будет ехать в ЗАГС! Честным пирком да и за свадебку! И это будет всем победам победа, награда Инге за все ее страдания! И это будет счастье! Предвкушая жизнь с Алексеем, Инга млела. Впервые в жизни мужчина нравился Инге настолько, что с ним хотелось (мечталось, желалось, вожделелось!) связать свою жизнь. Помимо всех явных достоинств Алексея, Инга подметила и одно скрытое до поры до времени. В Алексее было то, что она называла «потенциалом». Чувствовалось, что этот серьезный, сдержанный парень далеко пойдет. Чувствовалось, что он из породы победителей. Порода чувствуется всегда.

А как он красив! Аполлон! Нет – Марс! Высокий, плечистый, фигуре Инга придавала, пожалуй, больше значения, чем чертам лица, но у Алексея и с лицом все было в порядке – высокий лоб, прямой нос (курносых Инга находила вульгарными), выразительные глаза с пушистыми, совсем девичьими ресницами, сочные, красиво очерченные губы, в которые так и хотелось впиться, и квадратный, настоящий мужской, подбородок. И к этому набору великолепных достоинств прилагался бархатный баритон с небольшой сексуальной хрипотцой. Стоит только вообразить, услышать слова любви, произнесенные этим голосом, как улетаешь к небесам.

Улетать к небесам получалось на самом деле настолько, что порой, начиная думать об Алексее, Инга увлекалась воображаемыми картинами их близости. Ей было очень забавно смотреть на готовящуюся к свадьбе сестру и предвкушать, смотреть и знать, что свадьба-то состоится в назначенный день, только вот невеста будет другая. Разница в одну букву – «г» вместо «н», но как много порой значит одна-единственная буква! Мама что-то, наверное, предчувствовала, когда выбирала дочкам такие имена.

Примерив тайком от всех в третьем часу ночи свадебное платье и убедившись, что оно сидит на ней столь же идеально, как и на сестре, Инга сказала себе шепотом: «Пора». Когда укладывалась спать, представила, что будет твориться дома завтра, и усмехнулась – поделом. Главное, чтобы отец «с горя» (он ведь тоже Инну больше любит, можно сказать, что одну ее и любит) не выпил всю запасенную для свадебного стола водку. Впрочем, не успеет даже с горя, даже с его закалкой. Ну будет на столе на четыре бутылки меньше – плевать!

Завтра была обычная предсвадебная суматоха – не более того. Инга помогала матери и сестре, отвечала на бесконечные звонки, следила за тем, чтобы отец не увлекся настолько, чтобы утратил назавтра парадный вид. Суетилась и думала, думала, думала… Все уже было решено и надумано, но она все равно думала, прокручивала в уме события сегодняшнего дня, вспоминала былые надежды, прощалась с иллюзиями… Переживала, но держалась, даже получалось улыбаться. Только мать заметила во взгляде тоску (матери положено замечать все или почти все), но истолковала по-своему:

– Что, тяжело сестру замуж выдавать? А мне-то как тяжело отпускать нашу Инночку… В чужой дом, в чужие руки отдавать! Свою кровиночку!..

– Мама, мы не в театре! – резко оборвала мать Инга. – Спектакль послезавтра, в тринадцать часов! Побереги слезы и причитания!

Мать снова не поняла. Сначала погрозила пальцем – мол, не смей таким тоном со мной разговаривать, а потом привлекла к себе, взъерошила челку и шепнула на ушко:

– Будет и на твоей улице праздник!

– Будет, – так же шепотом ответила Инга, не вдаваясь в объяснения по поводу того, каким будет ее праздник. – Прости, мама, сорвалась не по делу, нервы…

– А у меня что – канаты? – запоздало обиделась мать и хотела сказать еще что-то, но с кухни донеслось подозрительное звяканье, и мать устремилась туда, сунув в руки Инге список предсвадебных дел.

Инга попыталась прочесть его, чтобы понять, что уже сделано, а что еще нет, но буквы начали расплываться, а строки слились в мутные полосы. Побежденной тяжело участвовать в подготовке триумфа победительницы. От того, что победительница – родная сестра, легче не становится. Наоборот – тяжелее. Инга подумала о том, что примерно такие же чувства испытывает человек, роющий себе могилу перед расстрелом. Конец жизни, и ты своими руками…

«Не конец, а только начало! – должно быть, в сотый уже раз за сегодняшний день напомнила себе Инга. – До финиша еще так далеко…»