Чужой, посторонний, родной... - Татьяна Туринская Страница 12

Раньше Виктор и не догадывался, насколько огромна квартира. Доступ имел только в одну комнату, да в ванную с туалетом. Даже на кухню старался лишний раз не соваться — там без конца находился кто-то из постоянных жильцов и демонстрировал, мягко говоря, нелюбовь к нагрянувшим абитуриентам. Собственно, такому негостеприимству он тогда не удивился: поди, и так несладко жить в коммуналке, а если еще в одну комнату набьется человек шесть-восемь посторонних обитателей. Ни к туалету не подобраться, ни к ванной — с утра приходилось очередь занимать.

Теперь же никаких очередей, никаких недовольных соседей. Все пять комнат к распоряжению одного человека. Братец-то нехило устроился. Огромная квартира, куча денег — а как же иначе, если всех соседей расселить умудрился. Да не в их Задрюпинске, в самой Москве — а тут известно, какие цены на недвижимость.

Хозяйство брата впечатляло. Комнаты одна другой краше. Такой ремонт Виктор разве что в кино видел. А мебель?! С первого взгляда даже дилетанту становилось понятно, что явно не на рязанском мебельном комбинате деланная. Наверняка итальянская, или финская какая-нибудь. Во всех этих хозяйственных причиндалах Виктор совершенно не разбирался. Полтора года назад они с Иркой тоже сделали ремонт, правда, осилили только одну комнату. И обои, и линолеум тогда жена выбирала, Виктор ее только возил везде, да деньги успевал отстегивать. Но помнится, она сильно итальянской плиткой восхищалась, вот ему и запомнилось: все самое лучшее для дома — итальянского производства.

Да, устроился братишка… И тебе Москва, и тебе шикарная квартира, и тебе работка непыльная: ваяй рассказики в свое удовольствие, да еще и денежки за это огребай. И при этом всем даже женитьбы избежал. Виктор, выходит, весь в дерьме, а этот на коне и в белом! Ни алиментов платить не надо, ни нервы тратить на все эти разборки. И где справедливость, спрашивается?

Вернувшись домой, Владимир обнаружил гостя спящим. Будить не хотелось — пусть поспит, отдохнет. Сразу видно — не от хорошей жизни брата искать вздумал. Да и самому хотелось побыть в тишине, в привычной обстановке, то есть в одиночестве.

Скажи ему вчера кто-нибудь, что Виктор приедет, да спроси, как он к этому отнесется, Володя послал бы такого пророка подальше. Слишком сильна была обида. К тому времени, как оказались здесь, в Москве, абитуриентами, братья были уже не слишком близки между собой, и это еще мягко сказано. Пожалуй, кроме матери и дома у них не было ничего общего. Не считая внешности, конечно.

Может быть, Владимир сам был виноват в том, что Витька не понял его устремлений: не объяснил, привыкнув все держать в себе. А тому этот ВГИК даром не был нужен: актерство для него — всего лишь неожиданная блажь, на самом деле он никогда не стремился ни на сцену, ни в кино. Ему куда интереснее было гонять в футбол с пацанами, да забивать одноклассницам головы романтикой. Наверное, поэтому Виктор и не понимал, насколько важна для брата мечта. Володя ведь с детства стремился к писательству. Вернее, и сам тогда этого не понимал, просто постоянно фантазировал, заснуть вечерами не мог — часами придумывал какие-то истории, то забавные, то грустные, а то и вовсе страшные, мистические. И казалось, что, узнай любую из историй какой-нибудь именитый режиссер — придет в восторг, будет рыдать, и непременно возжелает экранизировать. Мечталось, как в Каннах этому фильму будет рукоплескать публика, а потом автору вручат Золотую Пальмовую Ветвь. И не беда, что приз будет держать в руках тот самый режиссер — Владимир-то точно будет знать, что наградили вовсе не фильм, а его историю, его придумку, а значит, главный победитель — он.

ВГИК казался для него недостижимой мечтой, из тех, что до конца жизни остаются лишь мечтами. Пожалуй, даже и пытаться поступить не стал бы: отец бы его намерениям быстро хвост укоротил. Не в меру крут был и серьезен. У самого неполное среднее образование, и мальчишкам внушал: мужик, мол, деньги зарабатывать должен, а не учиться. Мать его всегда поправляла: это раньше без образования можно было жить, а теперь хоть училище — но обязательно, без этого никуда. А лучше техникум. Убедила — отец прочил сыновьям строительный техникум. Попробовал бы Володька при нем заикнуться о Москве, о ВГИКе… У, и подумать страшно о последствиях!

Однако батя самую малость не дожил до выпускного вечера пацанов. И потому Владимир решил рискнуть: мать всю жизнь отличалась мягким характером и уступчивостью, как только ей удалось в свое время отца переубедить насчет образования? Затеял разговор, не особо надеясь на успех. Не того боялся, что мать не пустит, перехватив на себя отцовы вожжи. Опасался, что плакать начнет, на жалость давить: мальчики мои дорогие, а как же я одна останусь?

Видимо, не так уж хорошо он знал мать… В восторг, естественно, не пришла, но и запрещать не стала. Даже каких-никаких деньжат подбросила, что с похорон остались: хватило на дорогу обоим, и на коммуналку в складчину. Дальше уж самому пришлось крутиться.

То, что Витька провалил первый же тур, брата нисколько не удивило. Скорее, у него бы глаза на лоб полезли в обратном случае. Виктор к семнадцати годам практически ни одной книжки не прочитал, об актерстве и не думал. Не озвучь Владимир свою мечту, он бы спокойно подал документы в избранный матерью техникум и учился бы в нем, не задумываясь об иной доле. Не то чтобы ему так уж хотелось стать прорабом. Точнее будет сказать, ему вообще ничего не хотелось, что с блеском продемонстрировало ближайшее будущее — вернувшись из Москвы, он не стал никуда поступать, проваландался до самой армии на материной шее.

Потому, наверное, и требовал от брата, чтоб бросил все и вернулся домой. Чтоб самому не так стыдно было возвращаться. А то, что у Вовки бы вся жизнь разрушилась — разве его волновало? Естественно, Владимир и не подумал бросать ВГИК — слишком дорогой ценой он ему достался. А еще большая цена стояла за ним: там его должны были научить тому, как записывать его истории, как превращать мечты в кино.

Догадывался, что Витька его устремлений не поймет. Но и предположить не мог, что тот опустится до такого: объявить брата мертвым, не позволить попрощаться с матерью, не пустить в родной дом…

По его примеру Владимир решил вычеркнуть брата из жизни. Как там, под колесами КамАЗа погиб? Пусть так. Только погибшим отныне следовало считать самого Витьку.

Однако без него было ох, как худо. Вроде и не произошло ничего особенного — подумаешь, разошлись пути, всякое в жизни бывает. В последние годы их дорожки и без того разошлись конкретно: у каждого были свои интересы, свои друзья. То есть… С интересами все верно — у каждого свои. С друзьями обстояло иначе: у Витьки их был вагон и маленькая тележка. У Володьки — только знакомые. Много, но не более чем приятели. Вместо друзей у него были книги и свои истории, и выдуманные герои.

Обида забирала очень много сил, но простить Витьку не получалось. Владимир до сих пор помнил тот шок, в который он впал, получив письмо от мамы. Та плакалась, что Витька всем соседям рассказал жуткую историю о гибели брата, и теперь, когда она пытается убедить собеседников в том, что сын глупо пошутил, те смотрят на нее, как на душевнобольную: бедная Настасья умишком тронулась от горя — сначала Бог мужа прибрал, а следом за ним сына.