Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева Страница 113

Ожидали сильной грозы, но царя вся эта история такнасмешила, что он вновь ни на кого не осерчал. Даже беспутную Арцыбашевуотпустил мирно, даже не опалился на ее родню, ну и никакого серьезного дознанияв слободе не было. Вот только Иван Васильевич видеть с этих пор не мог, когдадевки начинали строить из себя черт знает какие невинности.

Наконец Матрене и Марье удалось открыть Марфиноразрумянившееся личико, и она испуганно взглянула в лицо стоявшего прямо противнее высокого, очень худого человека в черной, щедро шитой серебром ферязи. Еготемно-русая борода тоже была украшена серебряно-седыми нитями, серебрянаяскуфейка покрывала бритую голову. Марфа набралась наконец духу и поглядела вгосударевы очи.

Очи те оказались почему-то не черными, как ночь, а серыми, стемным ободком, из-за которого казались особенно яркими. Марфа невольноулыбнулась: она с детства боялась черноглазых, ведь черный глаз – злобный глаз,оттого и обмирала при виде государя, ну а теперь вышло, что обмирала напрасно –бояться нечего. И он так ласково улыбается этими своими тонкими губами, а зубыего белы. Говорили, он в подземельях слободы, прозванной Неволею, [82] питаетсячеловечиной, вот и жену свою прежнюю, черкешенку, загрыз до смерти. Однако утех, кто вкушает убоину человечью, зубы всегда гнилые. А у царя – белые, чтосахар. Значит, опять нечего страшиться, не съест он Марфеньку!

И она улыбнулась от радости.

* * *

В отличие от Евдокии, которая напоминала дикий маков цвет,эта Марфа более походила на белый колокольчик, сбрызнутый росой. Сходствоусугублялось тем, что точеный, чуть вздернутый носишко покрылся испариной,словно росинками.

Иван Васильевич умилился: ну что за чудесная девчонка! Вотименно что девчонка – ее красота внушала не вожделение, а светлую радость. ЭтуМарфу хотелось не на ложе валить, а взять на руки, посадить на колени и шептатьей сказки в розовое ушко, столь крошечное, что легонькая жемчужная сережка длянего и то тяжелой будет.

«Дочка! – насмешливо и грустно подумал Иван Васильевич. –Хочу такую дочку!»

Сколько ей? Лет пятнадцать, ну, шестнадцать?Сорокаоднолетнему государю она годилась не просто в дочки, но почти уже и вовнучки. Мысль о собственной зрелости, не сказать – близкой старости, вдругболезненно поразила его. Если б все три его дочери не умерли в младенчестве,они были бы даже старше этой красавицы, которую царь нынче намерен взять вжены. У них уже были бы свои дети!

«Что я с ней делать стану, с этой малявкой? – мелькнул порывнеприязни. – В куклы играть?»

Но она сама была куклой, дорогой игрушечкой, с которой емунипочем не хотелось расставаться, совсем как малому дитяти.

«Ладно уж, разберусь потом, как время настанет, послевенчания, – сказал себе Иван Васильевич. – Чай, не впервой, сладим делокак-нибудь. А пока познакомимся поближе, побеседуем…»

С восторгом думал о том, как они станут беседовать, сидярядком, и он будет перебирать эти точеные пальчики с удивительно красивымиминдалевидными ноготками, касаться этих розовых ладошек, шептать нежные слова вэти кругленькие ушки и смотреть в ее удивительные голубые глаза. Незабудка!Белая голубка! Светик ясный!

Дочка…

– Довольно, – сказал царь, протягивая к Марфе руку.

Матрена Бельская тотчас же сообразила, в чем дело, проворносунула ему в ладонь прохладные девичьи пальцы, и Иван Васильевич осторожно сжалих:

– Выбрал я. Быть тебе, Марфа, дочь…

– Коломенского дворянина Василья Собакина, – опередивонемевшего мужа, вперед снова высунулась бойкая Малютина женка.

– Быть тебе, Марфа, дочь Васильева, царицею! – ласковосказал государь, любуясь тем, как поднялись, опустились, снова поднялись еетемные, загнутые, с золотистыми кончиками ресницы. Порх-порх, словно бабочкакрылышками. На щеки восходил нежный румянец.

Марфа хотела что-то сказать, но лишь пискнула слабо и тожевсе смотрела, смотрела ему в глаза…

И настала тишина в просторной, расписной палате, где царь иего третья невеста завороженно глядели друг на друга. Но это была тишинакажущаяся, потому что над головами неподвижно стоявших людейметались-сталкивались их мысли, словно всполошенные птицы, и если бы кто изсобравшихся мог те мысли расслышать, он оглох бы от их разноголосого гомона.

В головах отвергнутых девиц разочарование мешалось соблегчением. Многие из них лишь недавно увидали вблизи государя – и теперьничуть не жалели о том, что не оказались выбранными. Все-таки он жутко старый,то ли дело какой-нибудь Петька или Алешка, который грозился заслать сватов, дабатюшка ему отказал… теперь, надо быть, не станет отказывать!

Архиятер Елисей Бомелий испытующе оглядывал государевуизбранницу. Вообще-то его подопечный всегда испытывал тягу к женщинам болееизобильным телесно, а эта хрупка и тонка, словно цветок. Впрочем, незабвеннаяКученей тоже была тонка, что змея… Ничего, русским женщинам свойственно быстрополнеть: от изобильной еды, от неподвижной жизни это нежное создание скоро раздастсявширь так, что и не узнать, тем паче если быстро забеременеет. Вроде бы нетникаких противопоказаний к этому браку: лекарь сам придирчиво осматривал всехдевиц, пробовал на вкус их мочу. Марфа Васильевна совершенно здорова, она будетрадовать государя еще долгие годы. Бомелий мимолетно усмехнулся: после того,как он долгие годы заботился превратить жизнь своего господина в сущий ад,чтобы самомалейшее подозрение ослепляло его разум и заставляло метать громы имолнии в виновных и безвинных, очень трогательно со стороны лекаря печься о егорадостях! И смешно.

Бывший государев шурин Михаил Темрюкович угрюмо думал, чтосудьба играет очень причудливо. В одночасье вознесла какую-то дворянскую дочкуна высоты, на коих достойна пребывать лишь бесподобная пери, подобная егонезабываемой сестре Кученей. Увы, канули в прошлое те времена, когда Салтанкулбыл если не первым, то вторым лицом в России! Ему ни за что не снискатьрасположения этой простенькой девчонки, ни за что не вернуть былого! И толькомысль о мести, которая свершится же когда-нибудь по мановению Аллаха,поддерживает его теперь… С унылым вздохом он первый направился поклонитьсябудущей государыне, подумав, что нужно завтра же отправить ей восточныелакомства – варенные в сахаре орехи и фрукты. Все дети любят сладкое, а она ещесовсем дитя! И может, сломает об орешек свои белые зубки.