Тибо, или Потерянный Крест - Жюльетта Бенцони Страница 11

В то время исламский мир еще делился на две враждующие части, у каждой из которых были свое учение и свои обряды: багдадский халифат, с его суннитским вероисповеданием, противостоял каирскому халифату Фатимидов, где проповедовали шиизм. Правитель второго халифата ненавидел властителя Багдада: тот жил в сказочной обстановке «Тысячи и одной ночи», в окружении женщин, поэтов, эмиров и садов. Для того чтобы справиться с тяжким бременем реальной власти, он обратился к турецким наемникам, и тогда целые орды оголодавших волков лавиной скатились с плоскогорий Малой Азии и завладели рычагами управления, оставив халифу лишь религиозную власть. Стало быть, существовали уже два правителя и два различных истолкования сур Корана, породившие множество сект. Конечно, Пророк говорил: «Разнообразие взглядов есть милосердие Аллаха», однако на этот раз дело зашло слишком далеко, и Готфрид Бульонский понимал, что у него есть неплохая возможность создать посреди этого пестрого и раздробленного халифата франкское королевство.

Между тем, когда сабли Зенги, а затем и его сына Нуреддина начали перекраивать это прекрасное христианское королевство, Бодуэн III и Амальрик I обратили свои взгляды к Египту, который, в свой черед, начал приходить в упадок, купаясь в удовольствиях и неге двора не менее утонченного и не менее развращенного, чем багдадский. Впрочем, то же сделал и Нуреддин в Дамаске.

После смерти брата Амальрик выступил в первый поход против каирских Фатимидов. Это был всего лишь набег, но он доказал иерусалимскому королю, что Египет может стать легкой добычей. За ним последовали, с переменным успехом, два других похода. Королю дважды пришлось возвращаться, чтобы сразиться с Нуреддином, который, воспользовавшись его отсутствием, начал расширять свои владения. Кроме того, властитель Дамаска отправил в Каир храброго воина, Ширкуха, который должен был сменить визиря Шавера — им Амальрик мог вертеть, как хотел. Но Ширкух был стар, и Шавер надеялся его обхитрить. Однако он не принял в расчет племянника старого воина. Тот был молод, талантлив, преисполнен честолюбия и религиозной нетерпимости. Он предложил Шаверу отправиться верхом к могиле мусульманского святого, а сам мирно скакал рядом с ним. Но вдруг, внезапно наклонившись, сдернул визиря с седла и велел заковать его в цепи, а сам занял место визиря. Его имя было Салах эд-Дин, но мы, франки, переделали его в Саладина. Ему предстояло объединить в своих руках распавшийся на две половины ислам.

По надеждам Амальрика I Египту тем самым был нанесен жестокий удар, но король, дальновидный политик, использовал обстоятельства для того, чтобы установить еще более тесные связи с Мануилом Комнином, византийским императором, чьи войска и сильный флот могли оказать ему существенную помощь.

Тем временем в Каире Саладин продолжал проводить свою политику оздоровления, полностью уничтожив прежний халифат Фатимидов и объявив себя властителем страны. Это не понравилось Нуреддину. Старый атабек Дамаска счел его обычным мятежником и принялся готовить карательный поход. И тогда Саладин постарался сблизиться с Амальриком I, чье государство, как ему казалось, было на редкость удачно расположено между «его» Египтом и Дамаском. Иерусалимский король был тонким политиком и не мог не отозваться на столь любезное отношение. Впрочем, Нуреддин умер в Дамаске 15 мая 1174 года, оставив одиннадцатилетнего сына по имени Малик-аль-Салих, и король Иерусалима всерьез подумывал о том, чтобы стать покровителем этого ребенка, если только не достигнет соглашения с Саладином, целью которого был бы раздел Сирии. Но два месяца спустя после смерти Нуреддина, 11 июля 1174 года, он и сам, не дожив до сорока лет, скончался от тифа.

Три дня спустя, 14 июля, тот, кого я называл своим братом, был коронован в базилике Гроба Господня и стал королем Бодуэном IV. Ему было всего четырнадцать лет. Конечно, он был ненамного старше юного Малика аль-Салиха, но как они отличались друг от друга: болезнь, которой страдал Бодуэн, закалила его душу, и возложенную на его голову корону он принял со слезами на глазах и величием, поразившим всех присутствовавших. Голос, только что переменившийся после мутации, звучал уверенно и решительно.

«...Я обещаю, — говорил он, — сохранить прежние привилегии и суды, и прежние обычаи и вольности, и защищать вдов и сирот. Я сохраню старинные обычаи королей, моих предшественников, и всех христиан королевства, и буду править христианами королевства согласно старинным обычаям, по закону и справедливости. Я верно сохраню все, как и подобает христианскому королю, честному перед Господом!»

Бог свидетель — он никогда не отступал от своей клятвы, доблестно носил корону, до последнего своего часа делал больше, чем было в человеческих силах, и нежно любил и прекрасное королевство, где появился на свет, и народ, чью любовь уже успел познать.

Но едва закрылись глаза Амальрика, как в Иерусалим поспешили стервятники: мать молодого короля, моя тетка Аньес, и ее «духовник», монах Гераклий, чтобы им вечно гореть в адском пламени!

Тебе же, читающему эти строки, хочу еще сказать следующее: знай, что из этого рассказа ты узнаешь не только о том, что я видел своими глазами, но также и о том, что довелось пережить некоторым из моих близких, и о чем они мне поведали. И потому я, поскольку не могу передать им перо, решил вплести в свой рассказ услышанное от них таким образом, словно сам при этом присутствовал. Так вот, не удивляйся и узнай теперь то, что тебе следует знать...»