Во власти женщины - Виктория Паркер Страница 10

Сердце Пии подпрыгнуло, поднявшись к самому горлу. Это был Ник. С царственной осанкой, но с видом плейбоя, с небрежно уложенными волосами, в огромных дизайнерских темных очках и модных ботинках. Он чем-то напоминал ей князя тьмы.

Пия не любила вспоминать своих прежних любовников, но инстинкт сейчас подсказал, что секс с Никандро будет унылым. Никандро искал только наслаждений, и это отталкивало ее.

Дверь открылась, и Ник уселся рядом с ней на кожаное сиденье – непринужденно и элегантно. От него исходил запах свежести после принятого душа и тонкий аромат дорогого одеколона. Боже, ей надо успокоиться, иначе она взорвется. Пия испытывала подобное впервые. Ей было так жарко, будто ее жгли на костре. Даже одежда казалась ей очень тесной, она сдавливала ее грудь, как стальной обруч.

«Дыши, дыши глубже», – мысленно твердила она себе.

– Дорогая Пия. Куда мы направляемся в этот прекрасный день?

Услышав свое имя, слетевшее с его губ, и вполне невинный вопрос, заданный глубоким, чувственным голосом.

Резко повернувшись, Пия крикнула:

– Как… как ты посмел?

Ник нахмурился, но не сказал ничего, просто оглядел кожаный салон машины, словно ответ скрывался в подставках для чашек или кармашках для газет.

– Я что-то сделал не так?

Он внимательно взглянул на компьютер, и Пия представила, о чем он подумал. Наверное, он решил, что она нашла какие-то доказательства его злодейства, поэтому набросилась на него. О, как хотела бы она их найти!

– Я думаю, наш разговор был бы гораздо более приятным, если бы ты сказала мне, в чем проблема, querida.

– Проблема, Никандро, в том, что ты унизил меня перед моим персоналом! Как ты посмел вчера меня поцеловать в присутствии людей, уважение которых я таким трудом завоевала? Ты выставил меня шлюхой!

Ник повел бровью. Затем губы, которые виделись ей в грезах, искривились в дьявольской насмешке.

– Ты это серьезно?

Пия продолжала с гневом смотреть на него, и тогда до Ника дошло.

– Похоже, ты не шутишь.

– Зачем? Зачем ты это сделал?

Отвернувшись, Ник покраснел и явно смутился, и ей очень важно было знать, почему.

– Неужели я так уязвила твое самолюбие, что ты решил мне отомстить? – язвительно бросила она.

– Нет, это не так, – с жаром произнес он.

Его искренность поразила ее.

– Я не думал, что это на тебя так подействует. Я…

– Что?

Ник не закончил фразу, но его растерянность была очевидной. А еще… эти точеные загорелые скулы, на которых горел румянец, заставили ее внутренне содрогнуться. Не понятно почему, но он явно переживал.

Возникло неловкое молчание, и Пия заерзала на сиденье. Она не знала, что ей делать дальше.

– Больше не поступай так безрассудно, хорошо? Никто не знает о том, что мы с тобой заключили договор. Я приложила немало усилий сил, чтобы завоевать уважение окружающих.

– Значит, ты все же работаешь на своего отца? – Ник бросил на нее внимательный взгляд.

– Да, женщины способны быть самостоятельными, Ник. Я хорошо выгляжу и дорого одеваюсь, поэтому ты решил, что я живу за счет своего отца?

Казалось, Ник смутился.

– Я думаю, что нашел одну из твоих «горячих точек».

– Ты очень догадлив.

– Но все же мне нужно от тебя кое-что другое.

Пия всплеснула руками:

– Ты снова за свое! Смотришь на меня и думаешь только о сексе?

– Мне кажется, я не смогу выиграть! – прорычал он и, крепко выругавшись, откинулся на спинку сиденья.

– Чем скорее ты это поймешь, тем будет лучше, – съязвила она.

Пия почувствовала себя гораздо лучше. Для нее было открытием, что яростный спор может принести облегчение.

Ник вскоре успокоился и с улыбкой взглянул на нее:

– Наверное, ты скажешь, что мне известно множество «избалованных принцесс», и ты будешь права. Ты меня прощаешь?

Он говорил, как маленький мальчик. Пия могла поклясться в том, что он был любимым ребенком своих родителей, хотя семья его была небогатой, и ее плохое настроение мгновенно улетучилось.

– Прощаю.

– Хорошо, – сказал он, взглянув в окно на белый песчаный пляж, простиравшийся по другую сторону дороги.

Нику показалось, что они проехали много миль, прежде чем он прикоснулся к ее колену кончиками пальцев. Это прикосновение было таким легким, что Пия, наверное, не заметила ничего. Он гладил ее колено и вдруг почувствовал, что она дрожит.

– Пожалуйста, прекрати. Ты всегда так нагло ведешь себя?

Не успела она это сказать, как он отнял свою руку и задумчиво взглянул на нее. Боже мой – она хотела, чтобы он снова гладил ее.

Ник пожал широкими плечами:

– Бразильцы – очень эмоциональные люди, querida. Мы откровенно выражаем свои чувства, увидев что-то красивое, и выражаем свой восторг посредством объятий или поцелуев. Разве вы, греки, ведете себя иначе? Или ты выросла с матерью во Франции?

Пия молчала. В правилах всегда бывают исключения, и каждый раз, когда кто-то упоминал ее мать, ее охватывал ужас.

Через секунду она обнаружила, что снова стучит по клавиатуре своего компьютера.

– Что же там такого интересного, что ты предпочитаешь смотреть в монитор, а не разговаривать со мной?

Она покачала головой:

– Ты слишком много о себе думаешь.

Он что-то пробормотал, и Пия, подняв глаза, взглянула на его крепкую загорелую шею и бьющуюся жилку в расстегнутом вороте рубашки. Она почувствовала тепло, исходившее от него. И на нем было не так уж много одежды. При мысли об этом сердце ее забилось чаще и волна тепла разлилась внизу живота.

Ник был невероятно красив. Черты его лица были точеными: изысканно подчеркнутые скулы, рельефный подбородок. Его губы казались словно вырезанными из камня.

– Это «Мерпия инк»? – спросил он, наклонив голову так, чтобы лучше видеть экран.

Пия поспешно загородила собой компьютер, со злостью взглянув на него.

– У тебя мерзкая привычка шпионить, Никандро.

Он поднял свою черную бровь:

– На этот раз я не шпионю, а просто интересуюсь.

– Боже, ты невыносим.

Пия не любила разговаривать о работе, и это не имело ничего общего с какой-либо секретностью или ее потребностью в уединении. Иногда она просыпалась в холодном поту, думая о том, что действительно ни на что не способна. Пия отчаянно боялась оступиться и продемонстрировать всем, что она не великий бизнесмен, как считал ее отец, а полное ничтожество.